Любящие сестры

Но как бы ни была заботлива ее тетушка, ей, конечно, невдомек, что единственный, кого Энни хочет сейчас видеть, это Джо, а до гостей, половину из которых она даже не знает, ей просто нет дела. Какое было бы счастье оказаться сейчас с ним вдвоем где-нибудь в тихом месте, чтобы можно было…

Но надо быть осторожной. Что, если он не хочет быть с ней? Вдруг он за это время нашел кого-нибудь?

Она ощутила укол ревности и сразу вспомнила об Эммете. Дремлющее желание встрепенулось глубоко внутри, где-то под кружевным краем ее атласного лифчика цвета слоновой кости, который он подарил ей на прощанье. «Разве я имею право ревновать?»

Но ведь у нее совсем другое… она не любит Эммета… по крайней мере, не так, как Джо, всей душой и телом.

Энни взглянула на часы. Почти половина десятого. Черт, где же он? Если кто-нибудь спросит ее, как выглядит Париж, она просто завизжит. Звонки в дверь, возвещающие приезд новых гостей, давно прекратились. И два официанта в смокингах уже начали обносить присутствующих блюдами восхитительно сервированных бутербродов с креветками, пирожками с крабами и грибами.

Энни взглянула на свое отражение в огромном стекле окна, выходящего на перекресток Мэдисон и Пятой улицы, за которой тянулся Центральный парк. Она, наверно, слишком вызывающе оделась. Что подумает Джо?

Это не ее стиль, это верно, зато шикарно – как парижанка. Черное шелковое платье ниже колен, обтягивающее бедра, украшенное только ниткой искусственного жемчуга на шее, спускающейся за глубокий вырез платья. Она была так одета в последний вечер в Париже с Эмметом. По его настоянию у них был безумно дорогой обед в «Тайеван», оба много выпили и затем провели ночь у Эммета… С ума сойти, неужели она могла проделать такую штуку с этим кусочком льда? Эммет объяснил ей, что надо сделать. Даже теперь она ощущала холод между пальцев и неистовую спазму, которая сотрясала все тело Эммета, стоило ей вложить лед в складку кожи под его мошонкой в тот момент, когда он должен был кончить…

Внезапно заметив, что вся дрожит, с лицом, красным от волнения, она поспешно отогнала запретные мысли.

Эммет. Он дал ей пережить такое… и совершить такое… о чем она прежде даже не догадывалась. Снова и снова он приводил ее в состояние полной потери себя. Это доставляло радость, но и пугало тоже. По утрам, просыпаясь рядом с ним, она чувствовала себя разбитой, стыдясь вспоминать то, чем они занимались ночью, и почти дрожа от ужаса перед тем, что им еще предстоит. Но, не смотря ни на что, ее сжигало неутолимое желание завладеть им, обернуться вокруг него, держать его глубоко внутри, как свою собственную пульсирующую сердцевину.

Увидит ли она его хотя бы еще один раз? Он говорил, что, может быть, приедет в Нью-Йорк, только не сказал, когда. Но, собственно говоря, какая разница, когда он приедет? То, что было в Париже, никогда не произойдет в Нью-Йорке, она просто не допустит этого! Хотя при этой мысли в душе поднимается тяжелое чувство сожаления… вместе с наивным желанием снова пережить все те неистово сладкие ощущения, которыми он наполнил ее до краев.

«Ну хорошо, пускай у меня был необыкновенный секс с Эмметом. Но это не имеет никакого отношения к моим чувствам к Джо».

Выкинув Эммета из головы, Энни решительно пошла через всю комнату к бару, с удовольствием прислушиваясь к легкому шуршанию своих дымчатых шелковых чулок – настоящих чулок из «Труа Картье». Наверное Джо не узнает ее. К тому же она сделала совсем короткую стрижку. И стала похожа, как сказала Долли, на Одри Хепберн в «Сабрине». И в довершение своего нового облика она приобрела у торговца на улице Сен-Пэр пару огромных колец в уши – деликатное сплетение серебряных проволочек и стеклянных бусин. Покачиваясь в ушах, они сверкали, словно канделябры.

«Когда он посмотрит на меня, он усомнится, та ли я, кого он знал. Он…»

Внезапно раздался похожий на ржание смех. Она взглянула налево и увидела женщину, очевидно, уже подвыпившую, рядом с Майком Дрейзером, поставщиком фирмы Пьера. Это был солидного вида господин с седыми усами, не сводивший глаз с Долли, которая, вспорхнув на стеклянный журнальный столик, любезничала с мужчинами, расположившимися на кушетке. У пианино нанятый Долли студент играл под Бобби Шорта, импровизируя некое переложение для джаза известного хита «Роллинг Стоунз» «Рубиновый вторник».

«Пора выйти из спячки», – подумала Энни. Надо хоть с кем-то пообщаться. Вон та женщина, тонкая, как былинка, в кашемировом платье, не Бэтси ли Адлер, которая играла вместе с Долли в фильме «Дамы в цепях»? Мужчина с унылыми глазами и большим животом, стоящий рядом с ней, казался смутно знакомым. А, да, ведь это Билл, пьяный Санта-Клаус, работавший у Мейси. Благодаря Долли он стал теперь консьержем в ее доме. Можно быть уверенным, что никто никогда не обвинит Долли в снобизме. Но Энни все-таки была не расположена сегодня ни к какому общению.