Я смеюсь, ощущая, как от его слов сквозь меня проносится волна возбуждения, обволакивая мое тело теплом.
— Итак, Париж. На днях я гуляла по городу. Можно сказать, заново открывала его.
— Забавно. Я думал, вы здесь впервые.
— Нет. — Качнув головой, я снова встречаюсь с ним взглядом. — Но я в первый раз здесь одна.
— Ясно. — Его лицо омрачается тенью, которая гасит свет его глаз. Но потом он моргает, и тень исчезает. — И что, Париж изменился?
— Не особенно. Но изменился мой взгляд на него. Смотрели «Сбежавшую невесту»?
— Не припоминаю. — Он вытягивает из внутреннего кармана смокинга сигареты, предлагает одну и мне, но я вежливо ее отклоняю. Кивнув, он прикуривает, затягивается и выдыхает дым через нос. — Хороший фильм?
Пока дым змейкой завивается в воздухе, меня тянет попросить затянуться, чтобы можно было приложиться губами к месту, только что побывавшему у его губ…
Сосредоточься. Точно. Кино.
— Мне кажется, да, но я могу быть необъективна. Романтические фильмы это мое все. — Усмехаясь, я бросаю на него заговорщицкий взгляд. — Особенно самые сопливые — праздничные.
Он тоже хмыкает.
— Правда?
— О да. Я большая поклонница мелодрам. В общем… о «Сбежавшей невесте». Там есть одна сцена, где Ричард Гир спрашивает героиню Джулии Робертс, в каком виде она любит есть яйца. Я не помню точно ее ответ, но она сказала что-то вроде: «Как нравится вам или какие есть». Понимаете, она не знала, в каком виде любит есть яйца, потому что всегда ела их приготовленными так, как предпочитал мужчина, с которым она была в тот момент.
Сигарета вновь у его губ. Вдох. Выдох.
— Похоже, она плохо знала себя.
— Именно. Потом герой Гира спросил ее: «Нет, в каком виде их любите
— Не поймите меня неправильно, — продолжаю я. — Его вины в этом нет. Он никогда не принуждал меня измениться. Я поступала так, потому что хотела сама.
Моя тетя однажды сказала, что женщины выходят замуж за мужчин, надеясь, что те изменятся, а мужчины женятся на женщинах, надеясь, что те не изменятся. В итоге и те, и другие неизбежно разочаровываются. Но встретив Уильяма, я не увидела в нем мужчину, который должен был измениться, чтобы подойти
Покачав головой, я невесело улыбаюсь.
— Извините, что вывалила на вас весь этот груз… Вряд ли вам интересно выслушивать бредни запутавшейся домохозяйки.
Откашлявшись, я отворачиваюсь и смотрю вниз, на проезжающий по улице автомобиль — так я меньше рискую своим душевным спокойствием и своим сердцем. Но стоит мне только подумать, что шторм миновал, что я осталась в живых, как Себастьен бережно, мягко берет меня за руку, и это прикосновение интимнее, разрушительнее, чем любой поцелуй. Все атомы моего тела настроены на него, умоляют не отпускать меня — никогда, — просто быть со мной рядом и держать меня за руку. Он переворачивает ее ладонью вверх и накрывает своей. Молча. Слова не нужны. Тишина успокаивает, точно ласковый бриз.
— Куда вы двинетесь дальше?
— В каком смысле?
— Человек должен жить, Валентина. Спотыкаться. Падать. Вставать. Жизнь чересчур коротка, чтобы не знать, в каком виде вы любите яйца.
— Не знаю. — Я замолкаю и смотрю на прохожих внизу, представляя, куда они могут спешить, думая о Гийоме и его магазине цветов, о том, как здорово было найти работу и ощутить себя нужной. — Может… Может, узнаю, нравится ли мне танцевать под дождем. Или каково не спать всю ночь напролет и встретить рассвет. Или забавы ради притворюсь на день кем-то другим.
— Посмотрите на меня, — приказывает он нежно.