— Нэд, я начинаю переживать, что у тебя проблемы с гневом. Неужели нам уже сейчас нужно обращаться за консультацией по поводу наших «отношений»?
— Уверяю тебя, никакие консультации не помогут мне в общении с тобой. – Я хихикаю, а потом медленно опускаю ее руку и переплетаю наши пальцы.
— Это, чтобы ты больше не била меня. Судя по всему, это входит у тебя в привычку, — говорю я, глядя на наши переплетенные пальцы.
— Неужели? — Ее голос так и источает сарказм.
— Точно, к тому же, настоящие парочки всегда держатся за руки. Нам нужно начинать тренироваться.
— Какой ответственный работник!
Мы продолжаем молча идти по улице. Небо уже начинает темнеть. В окнах загорается свет. Стоит прохладная, безветренная погода.
— Так что насчет тебя? — спрашивает Нэд.
— Что насчет меня?
— Ну, я ничего не знаю о тебе и твоей семье.
— А что тебе хочется узнать?
— Где ты вырос?
— В Калифорнии, а пять лет назад переехал в Нью—Йорк. Около года жил у своей сестры, Лайлы, а потом снял собственную квартиру.
— Это объясняет твой загар.
— Ага.
— Значит, твоя сестра переехала сюда первой?
— Да. Десять лет назад ее мужу, Джейми, предложили хорошую должность в солидной юридической фирме, поэтому они собрались и уехали. Ей нравится город. Мы довольно близки, поэтому я тоже перебрался сюда.
— Как мило. А давно они женаты?
— Они познакомились в старшей школе и вместе с семнадцати лет. Значит, уже пятнадцать лет.
— Это просто замечательно.
— Да, наверное, ты права, — соглашаюсь я.
— Что насчет твоего отца? Он все еще живет в Калифорнии? — При упоминании о нем я сжимаю челюсть.
— Да. — То, как я произношу это, дает ей понять, что мне не хочется больше обсуждать его.
— А когда умерла твоя мама? — тихо спрашивает Нэд. Я ни с кем не говорю о ней. То было самое тяжелое время в моей жизни, и я не собираюсь переживать его заново. Но почему—то с Нэд все по—другому. Может, из—за ее собственного положения. Я знаю, что она как никто другой поймет мою трагедию.
— Шесть лет назад. Моя мама была авантюристской. Ей всегда хотелось делать вещи, которые ужасали других людей. Я обожал ее за это. Она самая храбрая женщина из всех, кого я знаю.
— Судя по всему, она была замечательной, — произносит Нэд, сжимая мою руку.
— Так оно и было. Отцу это не нравилось; он боялся, что с ней что—нибудь случится и, в конце концов, так оно и оказалось. Она поехала кататься на лыжах с друзьями. Они сбились с курса и, потерявшись, разбились на две группы, одну из которых возглавила моя мама. Они пошли правильной дорогой, но по пути она упала и повредила ногу, поэтому не могла двигаться дальше. Мама сказала друзьям, что будет быстрее, если они вернутся на базу и приведут помощь. Она могла быть очень убедительной, если хотела, поэтому они согласились, а когда вернулись за ней… она уже потеряла слишком много крови и была мертва. В руке у мамы было зажато письмо. — Мне приходится сделать глубокий вдох, потому что я ненавижу эту часть истории. — В нем объяснялось, что она знала, что умрет. Знала, что у нее была повреждена бедренная артерия и не хотела, чтобы ее друзья упустили свой шанс на выживание. Она просила их не винить себя. Мама также оставила послание для отца, Лайлы и меня. Отцу она сказала, чтобы он не злился, и что она умерла счастливой. Лайле наказала быть сильной и приглядывать за мной. А мне посоветовала никогда не сдаваться и следовать за мечтой, не обращая внимания на тех, кто будет говорить, что это невозможно. И тогда она будет гордиться мной.
— Ух ты, жаль, что я не знала ее. — Я поворачиваюсь к Нэд и улыбаюсь, потому что она оказалась первой, кто не выказал мне сожалений. Она не стала, как отец, читать мне лекцию о том, какой безответственной и эгоистичной была мать, что мечта убила ее. В устах Нэд моя мать превратилась в героиню, и она даже не представляет, что это для меня значит. — А как у нее оказалась с собой ручка и бумага? — Недоуменно интересуется это потрясающая женщина.
Я смотрю на Нэд и разражаюсь смехом. Как это у нее получается? Как ей удается вызвать на моем лице улыбку, когда произошедшее тогда разорвало мою жизнь на части?
— Мама любила документировать свои путешествия. Она говорила, что не хочет забыть ни об одном мгновении.
— Она определенной была крутой.
— Так оно и есть. Тебе бы она понравилась, — искренне говорю я, отчего на ее лице расплывается сияющая улыбка.
— Думаю, что и она бы мне понравилась. — Нэд замолкает, а через несколько секунд произносит:
— Мы пришли.
Я поднимаю взгляд и вижу шикарный ресторан «Парадизо».
— Да, пришли.
— Наша прогулка оказалась не такой уж и плохой. Правда?
— Определенно…нет, совершенно точно неплохой.
***
Мы сидим в ресторане уже несколько минут: я пытаюсь решить, что заказать. Все меню на итальянском и Нэд, кажется, забавляется тем, что я не имею никакого представления о том, что в нем написано.
— Рад, что тебе смешно.
— Прости, но выражение твоего лица — бесценно. Ты выглядишь таким жалким.
— А что заказываешь ты?
— Для начала брускетту, а в качестве основного блюда — каннеллони.