Лицо тоталитаризма

Этих потерь — при политическом и экономическом всевластии, не считающемся с затратами в рамках экономики как единого целого, — при всем желании избежать невозможно. Во что обходится нации пренебрежительное отношение к сельскому хозяйству, вызванное суеверным страхом коммунистов перед крестьянством и раздутыми капиталовложениями в тяжелую промышленность? Сколько стоят замороженные капиталы, вложенные в непродуктивные отрасли? А пренебрежение к нуждам транспорта? А низкие зарплаты, провоцирующие безделье и брак? А некачественная продукция? Нет той расходной книги и нет бухгалтера, который бы все это подсчитал.

Махнув рукой даже на собственную теорию, коммунистические вожди ни к чему не относятся так субъективно, как к экономике. А ведь именно этой сфере более всего противопоказан волюнтаризм. Коммунистическое руководство при всем желании (вдруг бы таковое обнаружилось) не способно учитывать объективные интересы экономики в целом. В любой отдельный момент оно, исходя из политических соображений, объявляет что-то «жизненно важным», «ключевым», «решающим» (для него, возможно, на самом деле так), и ничто не мешает ему реализировать намеченное, ибо боязнь потерять власть и собственность отсутствует.

Время от времени, когда дело стопорится или огромные потери становятся очевидными, вожди решаются на критику и самокритику, «делают выводы». Хрущев критикует сельскохозяйственную политику Сталина, Тито — собственный режим за непомерные капиталовложения и растраченные миллиарды. Суть же остается неизменной. Те же люди практически теми же методами управляют той же системой, пока снова не появятся «дыры» и «искривления». Потерянных богатств не вернуть, но режим и партия за это не отвечают. Они «учли» ошибки и «исправят» их. Сказка про белого бычка, одним словом…

Ни один из коммунистических руководителей не был наказан за бездарно разбазаренные баснословные средства, зато многие были свергнуты за «идеологические отклонения».

Гигантские по размерам хищения и растраты при коммунистических системах неотвратимы. Все запускают руку в «народное добро» — не по нужде, а просто потому, что оно как бы ничье. Ценности как бы перестают быть таковыми, что создает благоприятную атмосферу для краж и разбазаривания. В одной только Югославии в 1954 году было раскрыто более 20 тысяч случаев хищения «общественного имущества». Коммунистические лидеры, распоряжаясь национальным достоянием как своей собственностью, вместе с тем растрачивают ее как чужую. Такова природа собственности, власти, системы.

6

Самая же крупная растрата — разбазаривание человеческого труда — остается невидимой.

Вялый, непроизводительный труд миллионов незаинтересованных людей, исключение возможности всякой деятельности, на которой висит ярлык «несоциалистической» — даже при отсутствии эксплуатации, — вот те не поддающиеся учету, незримые и сверхгигантские растраты, избежать которых не мог ни один коммунистический режим. Считая себя сторонниками принятой Марксом теории Смита, по которой труд — творец стоимости, их лидеры как раз о труде и рабочей силе пекутся менее всего, растрачивая их как нечто, лишенное всякой ценности, в любом случае — восполнимое.

Фатальный страх коммунистов перед «реставрацией капитализма», экономические меры, диктуемые идеологическим, узкоклассовым интересом, наносят нации великий материальный урон, тормозят ее развитие.

Отмирают целые направления трудовой деятельности людей, ибо государство не в состоянии оказать поддержку их существованию и развитию; лишь «государственное» признается социалистическим. Прямо как в поговорке: «Сам не ест и другому не дает».

Каким образом и до каких пор нация может выносить такое? Не близится ли момент, когда сама индустриализация, поначалу нуждавшаяся в коммунистах, развиваясь, будет способствовать упразднению их власти, их формы собственности?

Огромные средства тратятся впустую и по причине изолированности коммунистических экономик.

Любая коммунистическая экономика являет собой, по сути, автаркию. И тут причины кроются в характере власти и собственности. Ни одному коммунистическому государству, включая Югославию, которую конфликт с Москвой вынудил расширить взаимодействие с некоммунистическими странами, не удалось во внешнеэкономических связях пойти дальше традиционного товарообмена. Совместное плановое производство в содружестве с другими странами и в достаточно крупных масштабах так и не было осуществлено.