Лицо тоталитаризма

Теория суха, а древо жизни вечно зеленеет, говорил Гёте. Как некогда, так и сейчас каждый народ должен найти свой собственный путь. В мире сегодня доминируют две ядерные суперсилы — Соединенные Штаты Америки и Советский Союз, третья — Китай — только поднимается, располагая перевесом в численности населения: обладание интерконтинентальными атомными ракетами может внезапно возвысить роль его и вес сверх всякой меры опасений. Но ядерные суперсилы — рабы собственной мощи, ибо ни одна из них не имеет, а вероятно, не будет и впредь иметь таких средств защиты, которые позволили бы решиться на использование самого разрушительного оружия, в то время как драться оружием классическим — что демонстрирует война во Вьетнаме — ныне и слишком дорого, и неэффективно. Наше время — время «атомного мира, т. е. индустриальной войны»[55]. Это создает значительные трудности, но и новые возможности для небольших слаборазвитых стран: они не должны беспрекословно подчиняться воле крупных и сильных государств, но в то же время не могут ни развиваться, ни существовать обособленно, в отрыве от мощных экономико-политических содружеств, пренебрегая современными техническими достижениями и принятыми в мире условиями производства.

Таковой действительность малых и слаборазвитых стран как была, так и осталась, ничуть не соответствуя описаниям госпожи де Бовуар (Simone de Beauvoire) в «Les Belles Images» («Прелестных картинках»): «Во всех странах, социалистических или капиталистических, человек раздавлен техникой, отчужден от труда своего, окован цепями, оболванен. Всё зло из-за того, что вместо обуздания потребностей, он их множил. Не к изобилию, которого нет и, возможно, никогда не будет, следовало стремиться, а удовлетворяться жизненно необходимым минимумом, как это еще делают некоторые очень бедные сообщества — на Сардинии, в Греции, например, — куда техника не проникла, где деньги людей не испортили. Люди там познают строгое счастье, потому что сохранились некоторые ценности, ценности подлинно человеческие: достоинство, братство, щедрость — все, что дает жизни неповторимый аромат. Если новые потребности не прекратят возникать — размножится обман. Когда же началось это падение? В день, когда наука перевесила мудрость, а польза — красоту. С ренессансом, рационализмом, капитализмом, сциентизмом. Ну да ладно, но что делать теперь, когда все дошло до столь низкого состояния? Попробовать воскресить в себе и подле себя мудрость и стремление к красоте. Только революция моральная, а не общественная, политическая или техническая, приведет человека к утраченной им истине…»[56] Понятия не имею о «жизненном минимуме» госпожи де Бовуар, но думаю, что он повыше того, идеализируемого ею в «некоторых очень бедных сообществах». Из парижских левых и правых интеллектуальных салонов жизнь на Сардинии или в Греции действительно может выглядеть «строго счастливой», но по моей Черногории я знаю, что в ней, несмотря на «сохраненные ценности, ценности подлинно человеческие», есть место еще и — голоду, ненависти, смерти…

Зачем морали — госпожой ли де Бовуар, мной или кем бы то ни было — читанные? Кто, во имя чего и как измерит людские потребности? Человечество шагнуло уже в эпоху электроники, где важнейшим фактором производства, а быть может, и всей жизни наций, станут изобретения, пользоваться которыми мыслимо лишь на уровне всеобщего среднего и среднетехнического образования. Йованович подчеркивает, что образование, особенно техническое, неизбежно превращается в важнейшую, сверхпроизводительную отрасль — основу всякого производства[57]. Формы собственности и политические отношения, неизбежно и в любом случае, обязаны к атому приспособиться — чем раньше и безболезненнее, тем лучше. На Западе это приспосабливание еще кое-как движется, там наращивают роль государства и общественной собственности, что опять-таки вызвано как потребностями современного производства, так и давлением общества. На Востоке между тем наиболее жесткий отпор оказывает деспотическая форма власти, ибо власть там — собственность одной группы, партбюрократии, собственность, обеспечивающая все виды привилегий, а потому прибыльностью несравнимая ни с какой другой. Народы, которым недостанет сил и умения соответствующим образом подготовить и осуществить такое приспосабливание, будут обречены на подчиненность и эксплуатацию вопреки всей щедрости и самым благородным намерениям высокоразвитых наций. «Современное могущество — это умение изобретать, то есть — исследования, а также умение начинять изобретениями продукты производства, то есть — технология. Кладезь, из которого надобно черпать, не в земле более, не в количестве, не в машинах. Он — в уме нашем. Точнее, — в способности людей мыслить и творить»[58].

4