Лицеисты

— Вы все прекрасно понимаете, Алексей Флегонтович. Рабочие не хотят, чтобы фабрика осталась без хлопка. Они надеются встать к машинам.

Взглянув на Подосенова и Маркела Калинина, которые тихо, боясь пошевелиться, сидели за столом, напряженно вслушивались, Грязнов шумно вздохнул, обратился к Федору:

— Я хотел поговорить с вами наедине, откровенно.

Подосенов и Калинин сразу же поднялись, но Федор недовольно остановил их:

— Мне нечего скрывать от своих товарищей. Говорите при них.

— Что ж, дело хозяйское, — сказал Грязнов. — Собственно, и нет никакого секрета. Я хотел выяснить для себя несколько вопросов. Вы привыкли видеть меня директором и только, не каждому в голову приходит, что я еще и человек, для которого небезразлично, что делается вокруг. Так вот с первых дней забастовки я приглядываюсь к вам. Не скрою, мне нравится, как вы ведете дело. Но когда я раздумываю о том, чем все это кончится, меня начинает удивлять ваша неприкрытая наивность. Неужели вы думаете голыми руками захватить власть? Вы неорганизованны, у вас нет войск. На что вы надеетесь?

— Только на себя, Алексей Флегонтович. Припомните, какими были наши фабричные десять лет назад, какими они стали теперь. Не сейчас, так через год, не через год, так через пять, но рабочие возьмут власть.

— Допустим, я могу понять, что так и будет. Но что делать вам в нынешних условиях? Надеюсь, вы слышали, что восстание в Москве подавлено… Скоро войска прибудут сюда и начнутся аресты. Вы проиграли. Не лучше ли заблаговременно смириться самим?

— Рано говорить о том, что мы проиграли.

Грязнов рассерженно стукнул тростью о пол, возбужденно поднялся.

— Вот та самая неприкрытая наивность, — сказал он. — Поверьте, я с вами очень искренен. Кроме того, знаю больше, чем вы… Прекратите забастовку, для вас будет лучше.

— Это все, что вы хотели сообщить нам? — спросил Федор.

— Да.

— Вы ничего не говорите о том, будут ли удовлетворены наши требования?

— Еще неделю назад они могли быть частично уважены. Сейчас это исключено. Мастеровые приступают к работе на старых условиях.

— Вы действительно что-то знаете, чего не знаем мы, — медленно сказал Федор. Спросил, обращаясь к Подосенову и Калинину: — Что мы ответим господину директору?

— Что и раньше, — помедлив, сказал Подосенов. — После всего случившегося рабочие и слушать не станут, чтобы встать на работу на прежних условиях.

— Значит, будете упорствовать?

— До тех пор, пока не узнаем, что владелец идет на уступки.

— Хорошо. — Грязнов повернулся. Уходя, бросил с угрозой: — До сего дня я надеялся на ваше благоразумие. Теперь вы вынуждаете меня искать способы, как прекратить забастовку.

— Вы эти способы ищете все полтора месяца, — насмешливо откликнулся Федор.

Все-таки разговор с Грязновым заставил задуматься. Сидели молчаливо. Подосенов дописывал распоряжение стачечного комитета об изъятии денег из кассы лабаза для закупки продуктов. Поставил подпись, оставив место расписаться Федору. Затем передал Маркелу. Хлопнул того по плечу.

— Что смурый? Напугался угроз директора?

Маркел неторопливо корявыми пальцами сложил бумагу, сунул в шапку и грузно поднялся.

— Пошел я, — сказал он, не отвечая Подосенову. — Так, если заупрямится приказчик, вести сюда?

— Тащи. Мы ему горячие припарки устроим. И смотри веселей, не наводи тоску на других.

— Веселого мало. Бабы каждый день подступаются — голодают, детишки тенями стали. А поди-ка узнают, что ничего не добились…

— Так просто не сдадимся.

— Оно конечно, стоять будем.

Когда Маркел ушел, Подосенов сказал озабоченно:

— Грязнов не зря напирал, что-то у него на уме есть. Неужели в Москве все кончено? Евлампий, выходит, зря говорил.

— Евлампий две недели, как оттуда. За это время все могло быть.

— Если кончится забастовка ничем, как людям сказать об этом? Не то думали, когда поднимались…

— Еще ничего неизвестно. Но если даже и прекратим бастовать — полтора месяца много дали, на будущее пригодится.

— Да, будущее… Пока все для будущего… Давай-ка мы с тобой осторожничать. Директор обещал искать способы, а он человек дела. Уж что-нибудь да придумает… Квартира тебе подыскана, в безопасности будешь. Перебрался бы все-таки. Нельзя тебе дома…

— Есть у меня где. Лучшей квартиры не найдешь.

— Ну, смотри.

8

Варя встретила Федора нерадостно. Он разулся у порога, прошел по свежевымытому полу к кроватке дочери, стоял, затаив дыхание, боясь разбудить. Варя наблюдала за ним от стола, где перетирала чашки. Слабо попискивал на столе самовар.

Все последние дни Федор приходил поздно вечером и рано, когда Варя еще спала, бесшумно собирался и исчезал. Ей никак не удавалось с ним поговорить. Нет, так дольше оставаться не может. Наверно, есть женщины, которые покорно смиряются с тем, что выпало на их долю. Она не из таких. Прежде всего, она хочет спокойной жизни, а он обязан позаботиться, чтобы ей было хорошо. Имеет же она право на счастье? Если он не может этого понять, пусть как знает, она найдет в себе сил, чтобы устроить свою жизнь так, как ей нравится.

Федор словно почувствовал ее пристальный взгляд, обернулся к ней. Лицо у него было доброе и смущенное.