Лицеист

Проснулся, как обычно, в четыре утра от прикосновения Валентины, автоматически поднял правую руку и растопырил пальцы. А вот глаза открыл только после того, как уговорил алхимию и почувствовал «лишний» толчок в плечо. Увидев перед собой экран ее комма с каким-то текстом, перевел взгляд на лицо личной помощницы, освещенное этим источником света, и внезапно поймал себя на мысли, что сто лет не общался с Валей тет-а-тет. Поэтому вывесил аналогичную программу на своем коммуникаторе и набрал фразу, которая рвалась из души:

«Я, оказывается, страшно соскучился…»

Девушка грустно улыбнулась, выпятила нижнюю губу и… пододвинула свой комм так, чтобы я все-таки обратил внимание на ее сообщение.

Понимая, что просто так эту тему безмолвной беседы она бы не сменила, я пошел навстречу и, прочитав вопрос, быстренько напечатал ответ:

«Сегодня днем государь попросил выкупить у тебя три персональные схемы плетения обновления для личных целителей глав Арабского Халифата, Японии и Империи Солнца. Я счел необходимым дать положительный ответ, не спрашивая твоего мнения. Передавать схемы будет Валентина Алексеевна под клятвы Даром. А тебе перечислили по миллиону за каждую…»

Тут Незаменимая нахмурилась и уперлась рогом:

«Спрашивать моего мнения нет никакой необходимости: я — ваша, поэтому в любой ситуации соглашусь с вашим! Далее, это плетение не мое, а наше. Причем вашей заслуги в его создании в разы больше, чем моей, ведь я смогла продавить первостихии только потому, что вы заставили меня поверить в свои силы, потом усилили слепком, показали свой Путь и до сих пор ведете по нему за руку. Так что я оставлю себе сто тысяч, а остальное пришлю вам. И не спорьте: я живу на всем готовом…»

Дальше я читать не стал и выкатил упрямице ультиматум:

«Оставляешь полтора, и это не обсуждается, ибо ты — моя, а значит, моя воля — закон!»

Оспаривать этот аргумент целительнице и в голову не пришло. Но свое веское слово она все-таки сказала:

«Мой господин, я вас обожаю! Во всех смыслах этого понятия…»

Я растрепал ей волосы и, увидев, как она отреагировала на эту ласку, почувствовал себя свиньей. Вот и набрал то, чего требовало сердце:

'Знаешь, мне очень нравится твоя новая внешность, но иногда хочется увидеть ту, прежнюю стервозину с буйной прической, задранным носиком и наглым взглядом. Или сонное растрепанное чудо, когда-то вламывавшееся ко мне в спальню на автопилоте…'

Ответ на это признание обескуражил:

«Я с удовольствием стану для вас какой угодно. Но, откровенно говоря, возвращаться в тот образ мне не хочется — с ним связано слишком много боли и горя. Может, придумаете новый?»

«А в этом комфортно?» — оклемавшись не столько от прочитанных строк, сколько от выражения лица, с которым Валентина набирала тот ответ, спросил я.

«Не то слово!!!»

«Тогда новый нам не понадобится…»

…Спать хотелось, как из пушки, но отключаться снова мне не позволила совесть, и мы заболтались. Что интересно, общаться в таком формате ничуть не напрягало — пока девушка набирала текст, я любовался ее сосредоточенным лицом или впечатывал в память какой-нибудь новый образ вроде закушенной губы или лукавого прищура, а когда очередь печатать переходила ко мне, на губах Вали появлялась счастливая улыбка, а взгляд слегка затуманивался.