Лицей. Венценосный дуэт

Всё готово. Вермишель сделаю сразу после прихода папахена. Макароны и им подобное надо делать исключительно перед употреблением и подавать горячим. Остынет, можно выбрасывать, вкуса уже нет.

Иду в детскую мимо диванчика и сидящих на нём родителей Эльвиры.

– На кухню даже не входите! – предупреждаю жёстко, – за нарушение – расстрел на месте.

И в голосе моём никакой лёгкости, позволяющей считать мои слова шуткой.

Эльвира кормит близнецов, одновременно обоих. Лицо у неё при этом такое, что я на пару секунд залюбовалась. Что-то кольнуло, моя девочка вырастет без меня…

– Всё готово, – тихо докладываю я, – как папа придёт, сделаем всё остальное. Если твоя мамахен чего-то не испортит.

– Надоедает?

– Справляюсь, – и можно уходить. Сейчас детвора уснёт, мачеха выйдет в люди. Первые дни детишки спят по 20 часов в сутки. Ещё пару часов орут и пару часов чавкают, опорожняя мачехины резервуары.

Страшновато они выглядят. Особенно первые дни, красные, сморщенные личики, короткие ножки и ручки, б-р-р-р… а мачеха на них налюбоваться не может. Я её сразу предупредила, что пелёнки менять не буду и вообще, кончилось её время капризов.

– Я – кормящая мать! – с апломбом заявила мачеха.

– А я – кормящая падчерица. Ты только детей кормишь, а я вас всех.

Это правда. Основные тяготы кулинарии висят на мне. Дорогу на рынки и в магазины она скоро забудет. На кухне появляется изредка, не считая чисто потребительских визитов.

Предки её достали. Никак не хотят уезжать. Такое впечатление, что устроились тут жить. А раз так, то…

25 февраля, вторник, время 07:00.

Квартира Молчановых.

Дынь! Дынь! Дынь!

– Полина Григорьевна! Александр Валентинович! Подъём! – ору в щель сложив ладони у лица, чтобы звук шёл в нужном направлении. Детская звукоизолирована, но лишних предосторожностей не бывает.

– Ну что такое, Даночка? – уже не называя меня «дорогушей», отпирает дверь эрзац-бабка. Растрёпанная и недовольная со сна.

Они, как я заметила, любят бухтеть допоздна, ложатся спать заполночь. Встают не раньше десяти, типичные совы. Но у нас свой монастырь и свои правила.

– Быстро вставайте, умывайтесь и завтракать, – командую я. – Готовность пять минут. Не выйдете через пять минут, выбью двери и окачу ведром холодной воды.

– Даночка! – таращит глаза Полина Григорьевна.

– Шнелля! Шнелля! Шнелля! – для надёжности добавляю немецкой убедительности, которой до краёв в каждом слове этого языка. Мяукающий английский и мурлыкающий французский слабо пригодны для армейских команд. Убедительнее только матерный русский, но, надеюсь, до этого не дойдёт. Кстати, с немецким у меня нормально, мне его учить не надо. Австрийский диалект от канонического немецкого мало отличается.

Выходят, на кухню, кое-как умывшиеся, выползают в 7:15. Со стуком перед ними падают тарелки с овсянкой.

– Приятного аппетита! – меня абсолютно не смущает недовольство разной степени на их лицах.

– Вам задание, – кладу список перед эрзац-бабушкой, – купите всё это в указанном количестве. Где находятся рынок и магазины, Эльвира расскажет.

– А деньги? – задаёт неуместный вопрос Полина Григорьевна.

– На свои купите, это будет вашим первым взносом в наше общее проживание, – строго смотрю на Эльвиру. – Не вздумай их спонсировать. Папа, проследи!

Папахен дисциплинированно кивает и недисциплинированно ухмыляется.

Когда мы уже едем в машине, он буквально светится от счастья.

– Карманные деньги у Эльвиры я забрал. Ей всё равно ни к чему, она никуда не выходит. Нет, как здорово ты на место мою тёщу ставишь, – в очередной раз сверкает на меня счастливой улыбкой, – мне не с руки…

– Конечно, не с руки. Я ж с Эльвирой не сплю, секса она меня лишить не может…

Папахен от смеха чуть в аварию не попадает, отводит машину к обочине и останавливает.

– Можешь даже соглашаться с ней, если она меня ругать будет, – предлагаю я, – только надо подстраховать её. Ты названивай Эльвире, вдруг они ей начнут нервы мотать.

Посерьёзневший при обозначении угрозы папахен возобновляет движение. Через пять минут я вылезаю, папочка уезжает. День начинается, но ленивое зимнее солнце с трудом сокращает длиннейшие тени от высотных домов. Бодро нахрустывая свежевыпавшим снегом, топаю в Лицей.

25 февраля, вторник, время 11:34.

Лицей, конец урока аналитической геометрии.

– Что это значит, Сергей Иванович?! – ору, потрясая дневником. Вот сволочь!

– Вы откуда такой дикий взялись?! – хватаю классный журнал, отбрасываю в район третьей парты, – не отдавать ему, сами занесём.

– Ты что себе позволяешь, Молчанова! – срывается на визг этот придурок. – Немедленно отдай журнал!

– В кабинете директора, где вы объяснительную будете писать! – очень трудно садиться за парту, я и не сажусь, собираю портфель. Звонок с урока только что прозвенел.

Заболела Апполинариевна, ей на замену нашли этого молодого. Где его только взяли? Подтянутый, стройный, почти худенький причёска – волосок к волоску. Внешне лапочка, по сути – чудак на букву «М».