Лицей. Венценосный дуэт

– Обвинение в протекционизме. Юристы в жюри продвигали юристов конкурсантов. Согласитесь, ситуация скандальная?

Меня опять поддерживают междометиями и возгласами.

– Видите ли, в чём дело…

А вот теперь я нанесу нокаутирующий удар. «Бандерлоги, хорошо ли вам видно?», – обожаю этот мультик. Артподготовка проведена, Катрина выходит на ударную позицию.

– Перехожу к главному. Ради маленького скандальчика я бы не стала тревожить журналистов и телевидение. На самом деле министерская комиссия попала в ловушку. Да, наша жалоба это обычная приманка. На войне, как на войне. Тот класс юристов ведь не просто так продвигали на первое место. Возможно такое, что директору позвонили сверху, из того же министерства просвещения? А почему нет? Пусть он сделал это по собственной инициативе, но ради кого он это сделал?

– Это не тайна, – в дело вступает Ледяная, микрофон подносится ей, – в том классе учится племянник вице-премьера.

А вот это вызывает шум. Это уже сенсация. Так думают журналисты, у которых глаза разгораются, как у голодной кошки, завидевшей толстенькую аппетитную мышку. Не зря мы тогда классный журнал юристов отсняли. Клановая разведка отработала по полной. Знаем теперь, кто есть кто, и кто из них ху. Но это мелочь, настоящая сенсация впереди. И её сделаю я. Пока Ледяная шёпотом называет желающим фамилию племяша, я продолжаю.

– Зря вы так напрягаетесь. Это всё ерунда, – журналисты настораживаются, лёгкого морозца уже никто не замечает, – главное не в этом. Наша настоящая претензия не в проявлении протекционизма со стороны жюри или несправедливого судейства. И требование наше вовсе не в том, чтобы снять директора Лицея с поста за эти фокусы.

Голос мой становится всё жёстче.

– Ситуацию надо рассматривать совсем с других позиций. Дело в том, что директор Лицея, председатель жюри, сам будучи юристом, в один момент дважды нарушил закон. Пусть этот закон всего лишь на уровне приказа самого директора, на уровне Положения о конкурсе, но эти документы были подписаны ИМ!

Делаю паузу.

– Вникните в суть. Директор Лицея дважды нарушает собственный приказ! Будучи юристом. Если не мы заняли первое место, то почему нас отправляют на районный конкурс?! Это первое нарушение. Почему нас вывели за рамки конкурса? Идиотскую формулировку серьёзно воспринимать нельзя! Это второе нарушение.

Пауза. Их надо делать время от времени, чтобы дать зрителю время на осознание.

– Я ошиблась. Нарушений было больше. Выведение за рамки конкурса номера Гали Терещенковой тоже нарушение. Не было в Положении запрета на участие тем, кто серьёзно занимается пением или другими искусствами.

– Вы прониклись? Полностью осознали всю возмутительность всего случившегося? Но это не всё…

Пауза.

– Ещё один член жюри, сегодня он исполняет обязанности директора, тоже юрист. И он тоже поддержал все три вопиющих нарушения законного порядка! Вы думаете, на этом всё?! Нет!

А вот теперь держите самый тяжёлый добивающий удар.

– Против этих возмутительных нарушений закона не протестовал ни один старшеклассник юрист. Ни один! Ни устно, ни письменно! Ни один юрист не подписал наше обращение в министерство. Их всё устраивает! Их устраивает нарушение закона, происходящее у них на глазах! Мнение начальника для них выше закона! Собственная выгода для них выше закона!

Долгая пауза. Судя по выражениям лиц, сенсация и уровень скандальности настолько высок, что профессиональное возбуждение меняется на шок.

– Наше требование вовсе не в восстановлении справедливости! Наши главные требования совсем другие! Все преподаватели Лицея, ведущие юриспруденцию, должны быть уволены с формулировкой «профнепригоден»! Все юристы, учащиеся старших классов, все сто человек из девятых и десятых классов должны быть отчислены из Лицея! С такой же формулировкой в личном деле! Вот наши требования! И пошлём мы их не в министерство просвещения, а премьер-министру и Президенту. Открытым обращением в газетах и телевидении!

А вот сейчас наступает тишина. Оглушительная. Все настолько примерзли, что ни словом, ни жестом не мешают нам уйти.

Да, вот так! В жалобе, что мы подали в департамент, красной нитью, хоть и подспудно, сквозила детская обида на несправедливость. Были намёки на нарушение Положения, но невнятные и слабо обоснованные. Комиссия легко вывернется при желании. А желание у них точно есть. Они даже не поговорили ни с кем, а от меня закрылись, как от чумной.

Мы едем домой, папочка за рулём. Довольный, как лев, только что откушавший свежую и вкусную антилопу.

– Тебе повезло, дочь, – рассказывает он по дороге, – министерство не успело поднять лапки кверху, иначе пришлось бы запретить тебе такую мощную волну поднимать.

Успеваю перехватить вскинувшуюся Данку. Как же, её священную свободу ограничивают!

– (Твоя свобода – штука, ограниченная со всех сторон)

– (Я – не крепостная!)

– (Конечно, нет. Ты просто дура. Защищаешь своё право вредить отцу? Нет у тебя такой свободы! Не заткнёшься – в камеру закину. И пинков навешаю), – хватило отповеди, моя малолетняя реципиентка ворчит, но глухо и вдогонку.

– Что у вас там с министерством?