Машина въехала на простор. Слева показалось кладбище. Голубые, серые, выцветшие кресты оборачивались на них с пригорка. За погостом была деревня, и сразу стало понятно, что это пустая и заглохшая деревня с некрепкими домами.
— Так что, не пропадали дети у вас?
— Мало их нонче. Раньше много бегало, — сказал старик вместо ответа.
— И никто не терялся?
— Помирать — помирали, а чтоб теряться…
— Много помирало?
— Почём мне знать, скольку? Один утоп в том лете. А недавно погорели вот…
— Кто?
— Пашка.
— Какой Пашка?
— Так Пашка Цапель. — крикнул дед, удивляясь, что Руднев не знает. — Он солярой слитой торговал.
— Дедушка, ну я же не знаю всех ваших Пашек.
— Так ты спрашиваешь — я говорю. Сгорел он. И дети с им. Стой! — дернул старик. — Вона его дом.
Руднев остановился у чёрного двора. И старик рассказал, как всё было. Илья слушал затылком. Слова старика были неприятны, и от них под волосами бегали холодные муравьи. В горле стало сухо.
— А за поворотиком моя изба. Тама бабка лежит.
Илья вошёл в дом, ожидая увидеть страшное обиталище умирающего человека и его самого, просящего смерти в смрадной, пожелтевшей постели. Он увидел другое. Старик оказался хозяином заботливым и усердным. Комната была чиста, светла и пахла печкой, а в углу, за печкой, лежала старушка.
— Болит у ей. Сильно. Днём губами чвякает и дышит-дышит, трудно так. А ночью стонет, как подстреленная. Я не сплю с ей. Выйду на двор или вон в баню пойду. Таблетку дам и пойду.
Старик протянул Рудневу пакет с лекарствами.
— Таблетки врач прописал?
— Ну! Врач тут один раз был. Давление смерил. Не едет больше к нам врач. Это я в аптеке взял. Попросил от боли — вот и дали от боли.
Руднев покрутил пакетик с лекарствами.
— Не помогает? — спросил он.
— А-а-а… — махнул старик. — Вхолостую.
— Ест как?
— Ись не хочет. И на горшок не идёт. Только пухнет.
— Родственники в городе есть?
— А?
— Говорю, помощники есть? Дети? Внуки? Кто может её в больницу отвезти?
— Сын ись… Тока он не с нами, да и сам больной…
Старик кивнул, замолчал о чём-то своём, и Руднев ждал, что тот даст ответ, но старик будто забыл их разговор, и с этой притворной рассеянностью он подошёл к постели, на которой лежала его жена.
— Это дохтор. Дох-тор! — сказал он ей.
Руднев тоже наклонился над кроватью. Старушка открыла рот и произнесла, кажется: «Здравствуйте». Так Руднев разобрал, когда она трижды коснулась языком неба. Глаза её, маленькие, были полны влаги, но смотрели ясно, и от глаз расползались тяжёлые морщины.
— Как вас зовут? — спросил Руднев.
Больная сглотнула набежавшую слюну.
— Катериной! — ответил за неё старик.
Руднев стянул одеяло. Он увидел почти растаявшее тельце, придавленное огромным животом. Старик отвернулся, отошёл в сторону. Он ходил по комнате, проверяя порядок. Открыл форточку, потолкал в печи угли. Стал выкладывать из корзины какую-то рыжеватую шерсть.
Илья в это время возился с Катериной. Он послушал, как с натугой бьётся сердце, помял вздувшийся живот, согрел опухшие стопы. Осмотр был прост и сводился к тому же смыслу, что и пустые занятия старика, — любым делом оправдать свою бесполезность.
Илья мог сказать много, но сказал пусто:
— Жидкость скопилась. Надо везти.
Старик поискал глазами, будто опять ничего не слышит.
— Забираю её! — крикнул Руднев.
— Куда ж?
— В больницу.
— Да как? Ну… Ну! Куда её везти? Не надо, — он обтёр рукой лоб, и на нём осталась полоска крови.
Тотчас Руднев увидел, что на столе, на газете, лежит заячья тушка, а над печкой растянута его мокрая шкура.
— Выбирай, дедушка, — сказал Руднев. — Нужно к врачу её. Да и ты отдохнёшь немножко.
— А она в больнице не помрёт? А обратно как? А?
Руднев звонил трижды, радостно приветствуя и быстро прощаясь. Во время третьего звонка Илья закивал-закивал — договорился. Он оторвал от газеты, в которой завёрнут был заяц, клочок и записал на нём свой телефон, название и адрес больницы, куда собирался везти Катерину.
Старик стал собирать жену в дорогу, но сперва не понимал, за что хвататься. Он подносил к постели какое-то бельё, держал его над больной. Та отвечала всегда «нет» и чуть мотала головой. Когда старик поднёс к ней два халата на выбор, она сказала: «Не поеду». К ней опять подошёл Руднев и стал убеждать простыми понятными фразами. Наконец, когда она услышала от врача, что её не оставят в больнице и обязательно вернут, Катерина ответила: «Пусть». Илья не спешил, он ждал, когда в ней укрепится решение.
— Поедем? — спросил он снова.
— Ладно, — кивнула Катерина.
Наконец старик собрал вещи и документы. Дед был коренаст и подвижен. Но в этих движениях пряталось будто бы не собственное усилие, а какая-то тяга, владевшая им против воли. Он двигался резко и твёрдо, двигался постоянно, словно кто-то не давал ему отдохнуть. Видно было, что человек стар, что он устал после леса, но усталость не берёт его. Ни тяжёлый ватник, ни сапоги, в которые он снова влез, перепутав правый с левым, не мешали ему. Они слетали, мялись под пяткой, но старик шёл к машине, не сбавляя ходу.