— Спроси у него то, что хотел, — сказал Крутой Али.
Я остановился и спросил:
— Ты жил со мной и мамой до аварии?
— Я? Ну да. Конечно, жил, и вообще-то это я тебя растил! И на руках тебя я держал, и сказки тебе всякие рассказывал я!
— Тогда где ты был всё это время, когда меня забрали?!
— Ну *ругательство* разорался малой. Джамбулат забрал тебя у меня и сказал, что разберётся.
— Почему он меня забрал?
— Ты хочешь знать, да? — Папа кое-как встал со стула. — Потому что алкаш твой папа! Вот я, смотри! Пил, пью и всегда буду пить! Джамбулат забрал тебя, потому что я плохой папа! Потому что я делал плохие вещи! — сказал папа, сел обратно и заплакал.
— Где ты был, когда мы вышли за тортом? — спросил я. — Тогда, ночью.
— Спал я дома пьяный, вот что я делал! А если бы я был с вами, твоя мама могла бы быть жива… Ты это хочешь сказать? Я тоже хочу это сказать! Была бы жива… Она спросила меня, могу я пойти за тортом? Я сказал «Сама иди!», и она вышла с тобой. Вот такой сделал тебе день рождения! Так что оставь меня в покое! — он продолжил что-то говорить, но я не мог ничего понять. Я подошёл ближе. Он посмотрел на меня влажными глазами. У него были желтоватые усы, и от него очень плохо пахло, но это был мой папа. Он поднял руку к моему лицу и вытер мою слезу. — Какой ты красавчик… какой красавчик вырос… мужичок. А был такой маленький у меня в руках. Я учил тебя говорить своё имя… Я говорю: «Умарасхаб», а ты говоришь: «Баха». Я говорю: «Умарасхаб», а ты опять: «Баха». Вот такой у тебя Баха. Оставь меня тут, мальчик. Уходи отсюда, и не надо приходить. Хорошо? Пообещай мне, Артур, что больше не будешь сюда приходить.
— Приду! — сказал я и убежал.
Я пошёл обратно в сторону ворот. Я не смотрел назад, на жёлтый фонарь. Я прошёл рядом с трубой, которая меня больше не пугала, прошёл рядом с ямой, в которой застряла моя нога. Засунул туда руку и вытащил свой фонарь, который был в грязи, но всё ещё работал. Увидел впереди ворота, поднял с пола металлический прут и пошёл к воротам. Там уже стояли две злющие собаки, и, хоть колбаса была халяль, я понимал, что мы с собаками мир не заключили. Я медленно пошёл в их сторону, готовый вступить в бой. Из-за моей спины вышел папа и прогнал собак нехорошими словами, которые я раньше и не слышал. Плохие слова говорить нельзя, но, кажется, мой папа — самый крутой чемпион в плохих словах, и акцент его понравился Крутому Али.
Ворота уже были открыты. У папы в руках был замок, которым он собирался закрыть эти ворота. Мы молча дошли до них, и я подумал над словосочетанием «мой папа». Оно звучало необычно даже в моей голове. Я и раньше думал о папе, когда ещё не было планов его искать, но сейчас «мой папа» звучало совсем по-другому. Оно как будто было подкреплено чем-то, каким-то доказательством, и это доказательство, слегка покачиваясь, прямо сейчас смотрело на меня в ожидании того, что я скажу какие-нибудь прощальные слова.
Я протянул папе руку без каких-нибудь крутых слов. Он посмотрел на мою руку, потом снял перчатку и пожал её. В этот момент наши лица осветили фары машины. Она остановилась, и из неё вышел дядя. В его руках был телефон, он сказал: «Да, он тут, на стройке, всё, не волнуйтесь. Скажи маме, чтобы шла домой, мы через двадцать минут будем», — потом положил трубку и подошёл к нам. У него было серьёзное лицо. Он сказал:
— Артур, садись в машину, мужик, поедем домой, если ты разобрался.
— Я разобрался, — сказал я, посмотрев на отца. Я протянул ему ту самую фотографию, с помощью которой я его нашёл, а потом сел в машину. Не знаю, зачем я дал ему эту фотографию, может быть, в надежде, что он увидит себя прежнего и попытается что-нибудь изменить.
Я сидел в машине минут десять и смотрел, как разговаривают папа и дядя. Они не ругались, но что-то серьёзное обсуждали. Иногда они показывали в мою сторону пальцами, пытаясь что-то объяснить друг другу. Я просто смотрел на них и иногда нюхал свою руку, которая ужасно воняла после того, как я пожал руку папе, и, кажется, была в масле. Но я решил «пофиг», какой есть папа, такой есть, пахнет, ну и пахнет. В конце концов, когда я начинал свои поиски, я и надеяться не мог, что уже через десять дней буду смотреть из машины, как разговаривают мой папа, о котором я мечтал, и мой дядя, о котором я не знал.
Дядя сел обратно в машину, дал сигнал папе, тот поднял руку, чтобы попрощаться с нами, и закрыл ворота, а мы поехали домой.
— Извиняешь меня? — спросил дядя.
— Я подумаю, — ответил я.
— Я виноват, мужик, просто я хотел с тобой дружить. Потому что ты отличный парень и друг. И я не вру.
— Вы всегда врёте, — сказал я спокойно. Мы доехали до дома и перед тем, как выйти из машины, я сказал: — Тебе просто скучно быть одному, поэтому ты со мной дружишь. Надо было тебе заводить детей и с ними дружить.
— Да, наверное, ты прав, — ответил дядя.
— Почему у тебя нет детей? — спросил я.