Лицей 2019. Третий выпуск

— А я что буду делать? Сегодня выходной! — голосом, скрывающим большой драматический диапазон, простонала жена. Она знала, что он уже не ответит.

Михаил не помнил, когда последний раз бывал в храме. После того как надел мирскую одежду, он сторонился церквей. Ему казалось, что его сразу же узна́ют и разоблачат, хотя он находился далеко от тех мест, где когда-то служил. Да и в чём его можно было бы обвинить? В том, что он попрал церковные каноны? Но в то далёкое время, когда он по уши влюбился в кроткую девушку, вечно прячущую глаза и краснеющую от мужских взглядов, — в то страшное и счастливое время каноны были так же далеки от него, как далека теперь его законная жена. Та самая кроткая и богобоязненная девушка в длинной бархатной юбке с косой ниже сокровенных мест.

В храме было людно и душно. Шла литургия. Михаил зашёл в притвор не перекрестившись и встал за спины прихожан, чинно кланяющихся, как колосья на ветру. Пахло ладаном. Безбородый дьякон, похожий на женщину, подняв орарь, натужно возглашал: «Паки и паки…» В углу храма, возле иконной лавки, суетливые старушки бранились и звенели мелочью. Когда-то он мог бы припугнуть их епитимьёй, но теперь только с раздражением косился на них и чувствовал себя чужаком.

Михаил знал службу на память. Если бы ему и теперь предложили войти в алтарь, он сослужил бы без единой запинки. В семинарии он был, пожалуй, единственным, кто знал церковнославянский язык в совершенстве. Семинаристы завидовали его способностям и в шутку называли «епископом». Начальство ставило его в пример иным батюшкам из недоучек, рано обременённых семейством, до седин читавшим по служебнику и не понимавшим того, что читают.

У алтаря, окружённый кучкой народа, исповедовал молодой священник. Бледное лицо его было в красных пятнах, как у подростка, играющего в мяч. Он много жестикулировал и пытался что-то объяснить взрослой женщине, годящейся ему в матери, которая смиренно слушала его наставления и часто кивала. Михаил смотрел на всё происходящее как на спектакль, не зная, засмеяться ли ему или повернуться и уйти. Воскресить чувство живой веры было так же трудно, как реанимировать мёртвого. Со стен неприветливо косились суровые лица святых и своим видом давали понять ему: да, ты чужой. Зачем же ты пришёл сюда?

На выходе из храма его встретили попрошайки с протянутыми грязными ладонями. И даже когда он обошёл их стороной, нищие заученно повторяли «помоги Господи» ему вслед и машинально крестились. От этого ему стало ещё гаже.

Михаил достал телефон и набрал своего приятеля. Пожалуй, единственного человека из всех офисных знакомцев, которому хоть немного доверял.

— Слушай, давай встретимся где-нибудь. Выпивка за мой счёт.

— Лады, — услышал он сонный голос приятеля. — Давай там же…

Сидя за грязным столиком кафе «На набережной» с видом на мутную реку, Михаил вспоминал о том времени, когда юным священником служил в небольшом селе, гулял по пшеничному полю, напевая праздничные тропари. От его летнего подрясника пахло землёй и сеном. Местные жители, из прихожан, почтительно здоровались с ним и просили благословения. Служа в старенькой церквушке, освещённой тихими лучами вечернего солнца, он с особой радостью произносил любимый возглас: «Слава Тебе, показавшему нам свет!» — и казалось тогда, что не гнусавый дьячок, а сами ангелы невидимо поют в храме и в мире затихают войны.

Когда появился сослуживец с гуляющей улыбкой на губах, Михаил решил, что ничего ему рассказывать не будет. Они редко говорили серьёзно, даже когда речь шла о работе. И если он поведает, что когда-то был попом, да к тому же монахом, то ничего путного, кроме дикого смеха и сальных шуточек насчёт обета целомудрия, из этого не выйдет.

— Ты о чём-то хотел поговорить? — рассеянно спросил приятель, листая меню.

— Да нет… Просто спал нехорошо, — не желая выдумывать что-то новое, ответил Михаил.

— Ага, значит, просто решил поднять настроение, — не отрываясь от меню, лыбился сослуживец.

— Типа того.

Юная блондинка в костюме «под морячка» принесла закуску и водку. Приятель хищно оскалился, провожая её взглядом.

— Слушай, а ты с Катериной Ивановной ещё как… мутишь?

— С ней опасно мутить. Она мне всю спину исцарапала, — выдавил улыбку Михаил.

— Зверь баба! — оживился приятель. — Но мне говорить на эти темы противопоказано, — сделал он невинное лицо, лукаво блестя глазами. — Жена меня крестить собралась. Говорит, надо с тобой, Тошик, что-то делать, а то так и помрёшь нехристем. А ты сам-то крещёный?

— Крещёный, — сухо ответил Михаил и потянулся за бутылкой.

— Не, я, конечно, попам не верю. Кто их знает, чего они там себе в бороду шепчут. Я в Бога верю, — серьёзно сказал приятель и от этого заметно поглупел лицом.

— Ну, за Бога тогда и выпьем… — сказал Михаил, опрокинув ледяное зелье в рот.