Лица

Через три недели после того, к аквыписался Винстон, и за четыре дня до выпуска из школы, Жени завершила последний день практики в Генеральном госпитале. Четвертого июля, в День Независимости, она переехала из Бостона в Нью-Йорк и поселилась в своей квартире на Риверсайд драйв и 116-й стрит, откуда всего за несколько минут могла добраться на подземке в Корнелл-Эпископалиан госпиталь.

Чарли сохранила за собой квартиру. Бросив работу во Францисканском ожоговом институте, она согласилась при необходимости выступать у них консультантом. В сентябре она должна была получить должность содиректора в организации, ведущей с населением противопожарную разъяснительную работу и проводящей в жизнь связанные с этим мероприятия. Тору получил интернатуру в госпитале Бет Дэвид в Бостоне.

Он переехал к ней. Хотя Чарли и не была готова выйти замуж за «маленького», как она называла Тору, по телефону она сообщила Жени, что из него вышел прекрасный сосед по квартире.

— За тобой, конечно, не угнаться, но кто-то же должен оплачивать половину аренды.

После первой недели совместной жизни она позвонила Жени:

— В квартире с мужчинами еще тяжелее, чем с кошками. Лезут повсюду.

Но еще через неделю призналась, что мужчины как собаки — любящие и привязанные.

А еще через неделю попросила Жени стать почетной матроной на свадьбе.

31

Корнелл-Эпископалиан госпиталь был расположен в начале Бродвея, в загруженнейшей и опаснейшей части города, но пользовался превосходной репутацией среди лучших клиник. Его пациентами становились и миллионеры, которые попадали туда по рекомендации лечащих врачей, и бедняки, и даже бездомные.

Жени работала днями и ночами и подчас следующая ночь подступала незаметно вслед за предыдущей. Ее смены длились по тридцать шесть часов. Она дремала урывками, чтобы не свалиться. И даже засыпая, мечтала о сне. Хотела забыться так надолго, какими долгими бывают лишь зимние метели, и беспробудно спать, как спят очарованные в сказках.

Другие, занимающиеся в интернатуре, тоже постоянно говорили о сне, как голодные о хлебе. Для них для всех — усталость была пропуском в медицинскую профессию. Они боролись с ней иронией, которой научились поддерживать свое здоровье, которым рисковали, спасая здоровье других.

Большинство времени отнимала известная текучка. Но Жени была свидетельницей и высокой драмы больницы, особенно в приемном покое скорой помощи. Вой сирены и проблесковый маячок сообщали о поступлении нового пациента: истекающего кровью от ножевой или огнестрельной раны, пьяницы, серьезно повредившегося, падая с высокого стула в баре или в хмельной драке, одинокого старика, чья болезнь подошла к конечной стадии. «Как в зоне боевых действий», — думала Жени. Смерть в приемном покое скорой помощи была обычным явлением.

Ей дали несколько дней отпуска после «рождественского всплеска», времени, когда кривая попыток самоубийств достигает наивысшей отметки. И несмотря на усталость, она полетела навестить, как и обещала, Чарли и Тору.

Они обрадовались ей, как вернувшейся домой сестре. В тот вечер в доме друзей, озаренном их счастливым браком, впервые за несколько месяцев Жени ощутила покой.

В их доме все уже устоялось, как будто они поженились годы назад. Они любили друг друга, но вместе с тем, Жени не чувствовала себя посторонней, не ощущала, что вмешивается в чужую жизнь. Чарли и Тору больше походили на любящих друзей, чем на романтических влюбленных, и у каждого из них хватало чувства и на нее.

Жени сидела на кухне с Тору, пока тот готовил завтрак и они обменивались рассказами о трудностях интернатуры. Потом, взявшись за руки, кутаясь от холода, они гуляли с Чарли по набережной. Жени заметила, что пальто, которое она подарила подруге, стало ей на размер велико.

Когда она сказала об этом, Чарли улыбнулась:

— Это все Тору. С ним я счастлива. А когда я чувствую себя лучше, то начинаю худеть.

— Лучше? — принялась поддразнивать Жени. — А я считала, у тебя все великолепно.

— Так оно и есть, — смеясь, согласилась Чарли. — Я нарисовала себя на пьедестале. Или встала на пьедестал, — от счастья у нее путались слова. — Но теперь с ним я даже себе нравлюсь. Он заставляет почувствовать себя личностью. Понимаешь, о чем я говорю?

Жени стиснула руку подруги. Она надеялась, что когда-нибудь сможет сказать такое и про себя.

Но попав в Нью-Йорк и завертевшись в круговерти, настолько устала, что не могла думать о себе самой. Днями, неделями, месяцами не хватало времени ни на какие мысли, кроме сиюминутных: где вторая колба с кровью для переливания, кто снял респиратор и какова неотложная помощь, если неудачное вливание привело к спадению стенок вены и вызвало шок?

Не было времени для раздумий и вне стен больницы. Прежде всего нужно было выспаться, а потом заняться упражнениями. Жени не упускала никакой возможности развивать физическую силу: выполняла на счет приседания, сгибала ноги в коленях. Ей очень не хватало плавания, но выкроить время на бассейн она не могла.