Литерный на Голгофу. Последние дни царской семьи

– Справедливости не бывает, – сухо заметил Кобылинский. – Возьмите любой пример из мировой истории. Прав всегда тот, у кого больше денег, или тот, на чьей стороне сила. До тех пор, пока Россия будет сильной и богатой, она будет всегда права. Не сумеет добиться этого – будет виновата во всех всемирных бедах. Поверьте мне, сударь. В этом правиле нет исключений.

– Почему же тогда дворянство и буржуазия отдали власть? – спросил Яковлев. – Ведь на их стороне были и деньги, и сила.

– Значит, у кого-то этих денег оказалось больше, – сказал Кобылинский. И, резко повернув разговор на другую тему, спросил: – Вы действительно привезли деньги для нашего отряда?

– Вы в этом сомневаетесь? – удивился Яковлев.

– Это хорошо, что привезли, – сказал Кобылинский, и Яковлеву показалось, что он произнес это с облегчением. – В последнее время управлять отрядом становится все труднее. Выдача жалованья подтянет дисциплину.

– Я надеюсь на это, – заметил Яковлев.

Кобылинскому хотелось спросить о многом. О том, что происходит в российских столицах, чего хотят большевики, как организована их власть? Какая судьба ожидает Николая II и что будет с его детьми? Зачем их хотят увезти в Москву? В его сердце появилась неосознанная тревога.

За восемь месяцев тобольской ссылки Евгений Степанович Кобылинский помимо своей воли привязался к императорской семье. Кротость царских дочерей его поражала. Они были постоянно чем-то заняты. Рукодельничали, читали, сами стирали себе белье и гладили одежду, во время прогулок иногда озорничали, смеялись над остроумными шутками и вовсе не походили на надменных девиц, какими представляли их те, кто не знал. В их поведении, взглядах, самых простых жестах было что-то такое, что даже грубым людям не позволяло относиться к ним без уважения. Ни высокомерия, ни заносчивости, ни малейшей попытки показать свое превосходство. Кобылинский долго размышлял над этим и, наконец, пришел к выводу: внутреннее достоинство. Они сохраняли его во всех ситуациях, но, что было еще важнее, уважали это же достоинство в остальных.

Царевич Алексей любил играть, кататься с горки, иногда пилил с отцом дрова, расчищал от снега дорожки. В такие дни он весь сиял, с лица не сходила радостная улыбка. Он бросал снежки в сестер, они отвечали ему тем же, и за оградой губернаторского дома начинал звенеть веселый смех. В такие минуты Государь отходил в сторону, становился у стены дома, закуривал и молча смотрел на детей. Он любил их до самозабвения и, когда они затевали веселые игры, радовался вместе с ними. У него было совсем другое детство. Его с малых лет готовили к управлению великой страной, и поэтому вся жизнь с первых шагов была подчинена неумолимому и жесткому дворцовому протоколу. В нем не было места для веселья и детских игр.

Но радость на лице Алексея была редкой. Смертельная болезнь, унаследованная по линии матери, уже начала отражаться на его характере. Он все больше становился замкнутым, иногда часами молча сидел один в комнате, и в такие минуты ему не хотелось видеть никого, даже горячо любимого отца. Он брал в руки книгу, но, прочитав одну-две страницы, клал ее на колени, откидывался на спинку стула и молча смотрел в занавешенное окно или на стену. Никто не знал, о чем он думал в такие минуты. Может быть, спрашивал Господа, за что тот послал ему такие испытания, может, думал о России, в которой после охватившей народ смуты он уже вряд ли когда-нибудь станет царем. Близкие старались не нарушать его уединения. Болезнь Алексея уже давно стала болезнью всей семьи. Это заметил и Кобылинский.

Он много раз говорил о болезни Наследника с лейб-медиком Евгением Сергеевичем Боткиным, постоянно находившимся при Алексее. Но в ответ слышал только одно: «Я лишь облегчаю боль. Устранить ее причину ни я, никто другой не в силах. Все зависит только от Господа»….

Кобылинский тяжело вздохнул и повернулся к Яковлеву. Чрезвычайный комиссар смотрел на окна губернаторского дома. Он так внимательно вглядывался в них, что можно было подумать, будто комиссар надеется увидеть там какие-то тайные знаки. Но Яковлев, словно очнувшись, вдруг спросил:

– Наследник Алексей действительно очень болен?

– Да, – ответил Кобылинский, удивившись, что в эту минуту они думали об одном и том же. – Вот уже две недели он совсем не поднимается с постели. Завтра вы убедитесь в этом.

– Как возникает эта болезнь? – спросил Яковлев.

– Обычно от ушиба. Но иногда может возникнуть и от неловкого движения. Под кожей образуется сильнейший кровоподтек, вызывающий очень сильную боль. Я удивляюсь мужеству, с которым мальчик переносит это. Не всякому взрослому мужчине такое под силу.

– Однако уже пора спать, – сказал Яковлев. – Поздно, да и устал я сегодня после такой дороги. Спокойной ночи, Евгений Степанович.

– Спокойной ночи, – ответил Кобылинский и направился к себе.