Литерный на Голгофу. Последние дни царской семьи

– Молодец, – сказал Голощекин, сначала пожав руку, а затем обняв за плечо Юровского. – Я уже разговаривал с Войковым, он мне все рассказал. Я тебе привез бензин, который оказался в гараже. За керосином надо идти в лавку, а это – лишние свидетели. – Голощекин кивнул на подводы. Только сейчас Юровский заметил, что в них стояли бидоны с бензином. – Двести литров хватит?

– Не знаю, – ответил Юровский. – Сжигать людей мне еще не приходилось.

– У меня в пролетке топор. Специально в мясную лавку заезжал. Их надо рубить на куски и потом сжигать. Так быстрее сгорят.

– А что с кислотой? – спросил Юровский.

– Кислоту привезут к вечеру. У Войкова горшков под нее не хватает.

– Мне что, здесь до вечера сидеть? – недовольно спросил Юровский.

– Пока не сожжешь, не закопаешь останки, будешь сидеть. Этих я оставляю у тебя, – Голощекин кивнул в сторону чекистов. – Надо выставить кругом охрану, чтобы ни одна живая душа сюда не проникла.

– Кто-нибудь из этих все равно разболтает, – сказал Юровский.

– Не разболтают. Не будет такой возможности, – Голощекин усмехнулся, в его глазах мелькнули волчьи огоньки.

– Но от них ты меня избавь, – сказал Юровский. – Мне хватит того, что было ночью.

– Избавлю. Ты свое уже сделал.

Сидеть в лесу Юровскому пришлось всю ночь. Войков приехал только на следующее утро, на двух подводах привез двенадцать огромных глиняных кувшинов, в каждом из которых было по пуду серной кислоты. Юровский отдал команду доставать из шахты тела. В шахту послали одного из чекистов – молодого круглолицего парня с буйной светло-русой шевелюрой. Шахта оказалась неглубокой. Он спустился туда на веревке и почти тут же крикнул: «Тяни!»

Первой за ногу вытащили Демидову. Глядя на нее, Юровский передернулся. Демидова словно преследовала его. Снимая с убитых драгоценности в расстрельной комнате, он принял ее за Императрицу, здесь из кузова машины Демидову тоже стащили первой.

– Отнесите ее и положите с краю поляны, – приказал Юровский.

Чекисты положили тело Демидовой около куста можжевельника. Затем по одному сюда же стали укладывать других. Юровский удивился тому, что ни на одном из трупов не было даже следов крови. Затопившая шахту вода смыла ее, и теперь можно было разглядеть лицо каждого убитого.

На шее Анастасии была сквозная, рваная рана, нанесенная граненым штыком. Но ее лицо, если не считать неестественной белизны, выглядело как живое. Страшно было смотреть на Алексея. Его голова оказалась сплющенной и раздробленной. Юровский бил прикладом изо всей силы, а винтовка была очень тяжелой.

– Раздевайте их всех донага, – приказал Юровский, – и начнем ликвидацию.

Чекисты, кто с брезгливостью, кто с нехорошей ухмылкой начали раздевать женщин. Когда потянули разорванный штыком лифчик Анастасии, из него посыпались мелкие, блестящие камушки. Юровский тут же кинулся к убитой и, подняв руку, крикнул:

– Стой!

Он поднял один камушек, внимательно рассмотрел его. Это был бриллиант. Юровский прощупал пальцами лифчик и обнаружил, что в нем зашито немало бриллиантов. Сняв картуз, он положил его на землю и, разорвав лифчик, ссыпал в него драгоценные камни. Бриллианты оказались и в корсетах царевен. «Сколько же их будет? – дрожа от возбуждения, подумал Юровский. – Полпуда, никак не меньше. Я теперь самый богатый человек». Он поставил картуз в корзину, в которой Войков привозил еду, и накрыл его той же салфеткой, которой накрывали хлеб и котлеты. Затем взял топор и начал рубить на куски Цесаревича Алексея. Чекисты раскладывали эти куски на собранные в кучу сухие сучья, которые натаскали из леса. Войков вылил на куски целый кувшин серной кислоты. Человеческая плоть задымила и сразу стала черной. Через полтора часа он облил останки бензином и поджег. По поляне сразу потянуло нехорошим запахом горелого мяса.

Тела разрубали на куски и на двух кострах сжигали до глубокой ночи. Тело Государя лежало в стороне от остальных, он оказался последним в этой страшной очереди. Когда Юровский с топором в руках направился к нему, Войков жестом остановил его.

– Что такое? – спросил Юровский, на лице которого отразилось неподдельное недоумение.

Ему показалось, что Войков не хочет сжигать Николая. Но тот сказал:

– Голову надо отрубить и положить в стеклянную банку, которая стоит в подводе. Она со спиртом.

– Зачем? – не понял Юровский.

– Так велено. Это приказ Голощекина. – Войков поднял глаза на Юровского и добавил: – Он говорил о каком-то Боттичелли. Не знаешь такого?

– Наверное, кто-то из московских. В Екатеринбурге такого нет. Это точно.

Юровский переступил с ноги на ногу, насупившись и сузив глаза, постоял несколько мгновений, достал из кармана нож, аккуратно отделил голову от тела, поднял ее за волосы и отнес в подводу. И только тут заметил, что борода у Государя совершенно седая. А Войков обратил внимание на то, что пока Юровский нес к подводе голову Императора, из нее все время капала кровь, оставляя на земле темную дорожку.