Между тем размножившийся «наш брат» литературовед, он же преподаватель, внушает студентам необходимость потрудиться, читая, но те же литературоведы признают: если Фолкнера, который следовал Джойсу (не признавая того), исключить из программ, то спрос на него сократится до трех процентов, а сейчас книжные магазины затоварены Фолкнером, кажется, если кого и читают, то – Фолкнера. Автор «Шума и ярости» утверждал, будто он не читал «Улисса», – маловероятно, всё же возможно – влияние «Улисса», подобно летучей пыльце, уже распространилось в атмосфере времени. Вреднейшее из последствий влияния Джойса, о которых говорил Олдингтон, – лицензия выходить на публику с тем, что традиционно считалось неудавшимся и, как отметил Палиевский, оставалось в письменном столе. Добровольно читают трудночитаемое немногие, читают из-под преподавательской палки. Сталкивался я с изучавшими Фолкнера, сталкивался буквально, в полемике, а встречать читавших его почти не приходилось. Присоединившись к тем, кто спрос на «труднодоступную» литературу считает потреблением навязываемым, как навязывают «трудную» литературу во главе с «Улиссом», попал я в хвост очереди, где когда-то стоял одним из первых.
«Гений ошибок не делает, ошибки его сознательны и обозначают открытия».
«Пикассо уже имеет тысячи, а я ещё не получил ничего».
«Если бы Джимми занялся музыкой, у нас появились бы какие-то деньги».
Оказались мы с моей бывшей наставницей в конфликте, когда оба сменили вехи. В то время заведующим Кафедрой зарубежной литературы вместо покойного Самарина стал Леонид Григорьевич Андреев. Он пригласил меня прочитать спецкурс «Соотношение теории и практики творчества, критики и литературы».
«Джойс, Джеймс (1882–1941) – английский писатель. Представитель реакционной литературной школы».
В России на «Улисса» обратили внимание, как только роман появился в полулегальном парижском издании двадцатых годов, и в нашей печати были опубликованы переводы отрывков. За этим стоял Евгений Замятин – доискалась Екатерина Гениева. В 30-х годах началось и прервалось печатание полного перевода, прервалось, потому что роман был сочтён… Причина похоронена под спудом кривотолков. Если бы не услышал я от отца о реальной причине, то вместе со всеми думал бы, как и до сих пор думают, будто печатать у нас перевод романа прекратили, потому что «Улисс» есть некий неприемлемый изм. Да, изм, но не модернизм, как принято думать. Мой отец знал обстановку вокруг Джойса, переводы отца появлялись в те же годы там же, в «Интернациональной литературе», где под водительством Ивана Александровича Кашкина (с ним отец был хорошо знаком) переводили и печатали «Улисса» с «продолжением». Печатали-печатали, и вдруг продолжения не последовало, арестовали одного из переводчиков, Игоря Романовича. Уже в 80-х годах наследник «Интерлита», журнал «Иностранная литература» решил напечатать роман в новом переводе безвременно скончавшегося Виктора Хинкиса, довершенном Сергеем Хоружим, и на совещании в редакции я сказал об известной мне со слов отца причине, по которой печатанье романа в своё время прекратилось:
Принимавший участие в редакционном совещании по «Улиссу» Вяч. Вс. Иванов мне возразил: «Уж если говорить об антисемитизме, то у Джойса есть эпизод с антисемитами». Однако публикации у нас «Улисса» помешал не эпизод, речь шла не о юдофобах, изображенных Джойсом по-флоберовски, методом остранения: объективновыразительно.