Литература как жизнь. Том I

Стейнбек, уроженец Тихоокеанского побережья, родился недалеко от мест, что послужили натурой Стивенсону для описания Острова Сокровищ. Подобно большинству писателей, уроженцев Западного побережья, он, как говорила Гертруда Атертон, уехал. Последнее его пристанище – на берегу Атлантического океана, Лонг-Айленде, в Саг-Харбор. Решил я туда съездить, тем более что мы с женой сделались обитателями Долгоостровска: университет и колледж, где мы работали, находились там же, на Лонг-Айленде. Открывая для себя эти места, мы сделали выставку «Литературный Лонг-Айленд». Остров всегда был литературно-обитаемым: Купер, Уолт Уитмен, О. Генри, Синклер Льюис, Фитцджеральд, Керуак – кто только там не жил, в том числе Давид Бурлюк (которого я мельком видел, правда, не на Лонг-Айленде, а в шереметьевском аэропорту). Городки на Лонг-Айленде вроде цепи Переделкиных. О. Генри там снял дачу и оттуда же сбежал: писать он мог в сутолоке большого города, под грохот надземки и гудки машин, а за городом тишина оглушала его и отвлекало пение птиц. В том же городке под названием Нью-Плейс (Новое поселение) жил Бурлюк, его в тех краях помнят лучше, чем О. Генри. Не угасает спрос на русский авангард, таков крен умов у самых современных потребителей искусства, не вспоминающих собственную классику: в сознании не содержится и не живет свое культурное наследство. Там же лето проводил Эйнштейн. Пытаясь найти его дом, попал я в положение Ферми и Сцилларда, а за шофера у них был Теллер, они разыскивали Эйнштейна, чтобы он подписал письмо Рузвельту о необходимости работать над созданием атомной бомбы, и никто не мог им сказать, где живет «профессор Эйнштейн», мне никто не мог сказать, где он жил.

Убогость устроенной жизни – об этом Стейнбек написал свой последний роман, который назвал строкой Шекспира The winter of our discontent. У нас переводчики взяли вариант Пастернака «Зима тревоги нашей». «Зима междоусобий наших» – перевел Дружинин. У Шекспира не тревога, не междоусобица и не «злая зима», как у Анны Радловой, а личная уязвленность. «Трагедия о короле Ричарде Третьем» начинается с того, что после «минувшей зимы недовольства» герцог Ричард Йорк выражает чувство удовлетворенности. У Стейнбека, в отличие от шекспировского героя, главный персонаж сгрызаем неудовлетворенностью, испытывает недовольство непроходящее. Зима недовольства всё тянется, ибо не может он определить, чем собственно недоволен? Собой? Женой? Семьей? Работой? Жизнью? В «Гроздьях гнева» издольщики из Оклахомы были недовольны ясно чем: их согнали с земли, как сгоняли шекспировских йоменов, отняли источник существования. А обыватель, изображенный тем же автором, не бедствует, а жалуется! Пока я бывал в Америке, такого недовольства не понимал, поэтому понял наших читателей, которые оказались разочарованы, когда по воспоминаниям о «Гроздьях гнева» схватились за «Зиму тревоги нашей».

Ожидая той же кровоточащей проблематики, наши читатели долгожданный роман прочли, и показалось – мелковато. Тогда и я думал, чего главный герой романа жалуется? И вот в Адельфи шарю по библиотечным полкам. Зачитанная «Зима тревоги нашей» – видно по корешку. К тому времени жизни в Америке у меня выработалась своя библиотечная социология: истрепано, значит, издано не позднее 40-х годов. Тогда студенты ещё читали, гораздо больше читали. «Зима тревоги нашей» – конец 60-х: с тех времен книги в университетских библиотеках остаются в большинстве как новенькие, не читаны. И вдруг истрепана! Взял книгу с полки, взглянул на формуляр, заполненный до предела читательскими именами, стал читать и зачитался – книга говорила мне каждой строкой. Из романа Стейнбека я вычитывал жизнь, которая подражала роману и уже стала достаточно знакомой мне. Американцы меня стали спрашивать: «Вам – что, не нравится наша страна?» Мой ответ: «Начал понимать, чего раньше не понимал: вашу национальную самокритику».

О чем американские авторы писали и пишут на разные лады? Полная чаша и пустота: безжизненная жизнь. Последнее мое чтение об этом – «Сдвиг континентов» Расселла Бэнкса – вышел в середине 80-х. Прочитать роман посоветовал серьезный журналист Сэм Чавкин, подкрепивший рекомендацию словами «Серьезная книга». Серьезно – слово затасканное, скомпрометированное, и чаще всего обозначает заумную скуку, на этот раз не мог оторваться, как, не отрываясь, читал «Зиму тревоги нашей».

В начале 90-х увиделись мы в Нью-Йорке с работником тогда ещё существовавшего Общества Дружбы. «Что стоит почитать?» – он меня спрашивает, имея в виду текущую американскую литературу. Называю «Сдвиг континентов». «А ещё?». Называю «Сдвиг континентов». И так раз пять. Мой собеседник, наверное, подумал, что кроме этого романа я больше ничего не читал. А я отвечал на его вопрос: что стоит почитать? Ничего другого, включая очередной роман того же Бэнкса, читать не стоило. Правда, отвечая на вопрос, я ещё не прочел «Избавления» Джеймса Дикки, а это, пусть не ровня «Американской трагедии», но из той же категории книг, тема – раскол Америки на коренную и маргинальную.