Литература как жизнь. Том I

Об этом сказал американский актер Орсон Уэллс. На съемках фильма «Третий» по сценарию Грэма Грина требовалось заполнить паузу, и в духе Грина актер импровизировал: «Борджия за три десятка лет правления с войной, террором и убийствами произвели Микеланджело, Леонардо, словом, Ренессанс, а швейцарцы с их братской любовью за пятьсот лет демократии дали – что? Часы с кукушкой». Фраза восходит к Джозефу Конраду, служившему Орсону Уэллсу творческим ориентиром, однако не вполне справедлива. В Швейцарии, если оглянуться, по словам Герцена, всё дышит революцией – торжеством среднего сословия, когда оно было революционным, и, по словам Энгельса, «победил Кальвин». Его догма отвечала требованиям самой смелой части тогдашней буржуазии: «Церковный строй Кальвина был насквозь демократичным и республиканским, а уж где царство божие республиканизировано, могли ли там земные царства оставаться верноподданными королей, епископов и феодалов помещиков?… Кальвинизм создал республику в Голландии и сильные республиканские партии в Англии и особенно в Шотландии»[139]. Поправка к словам актера не упраздняет его указания на естественное, по мере движения вправо, вырождение революционной силы до мещанских часов с кукушкой, но кальвинизм, энергия веры, доходившей до изуверства, сделал Слово Божие революционной силой. В этом, мне кажется, непреодолимая для нашего сознания трудность: у нас не находится языка определить времена позора как времена великих достижений и времена великих достижений как времена несмываемого позора, но ведь так было.

Политический диктат нависал над творческими людьми, но творческая сила находит выражение в живых созданиях. Шекспир, считают шекспироведы, тем лучше писал, чем сильнее был нажим: «Король Лир» и «Макбет» созданы в угоду королю. Сталинский патронаж позволил Шолохову закончить «Тихий Дон». Послевоенная истина выразилась в стихотворении Михаила Исаковского «Враги сожгли родную хату» и в песне Матвея Блантера на те же слова. Гражданская война дала роман, Отечественная – стихотворение и песню. «Не много же – всего лишь песня!» – пожалуй, посмеются. А что продолжает жить, скажем, от XVII столетия? Век Мольера, но Мольера сейчас играть не могут даже французы, если играют, то будто Октава Мирбо, у них «Тартюф» и «Дон-Жуан» получаются похожими на театр натурализма. Истинно бессмертны из классики Семнадцатого столетия – Золушка и Кот в сапогах.

Трудно поверить, что жгучие слова стихотворного реквиема, созданного Михаилом Исаковским, были обнародованы в 1946-м. Куда смотрели?! И, правда, спохватились: в сборнике поэта, вскоре изданного в серии «Лауреаты Сталинской премии», стихотворения я уже не нашёл, но сохранил книжечку из «Библиотеки “Огонька”», где оно успело появиться. Признание к стихотворению и песне пришло, мне кажется, гораздо позднее, литературные авторитеты стали превозносить «Враги сожгли родную хату» задним числом. Но созданы и опубликованы были (мягко говоря) неофициозные стихи и потрясающая песня появилась, когда их должны бы запретить. Заслоны прорвала сила творческого духа.

«Война опустошила наши души», – сказал поэт и певец-декламатор (diseur) Булат Окуджава. Он выразил настроение «потерпевших крушение»[140]. Испытано Булатом было достаточно, что и послужило причиной его собственного крушения, в том заключалась его беда, которую он не мог пересилить, поэтому существовал в состоянии истерического отчаяния, которое вызывало у него кухонный скулеж. Но сказать, что Окуджава сказал об опустошенности перенесших войну, не скажешь, если слышал «Темную ночь», как спел эту песню Марк Бернес, «Дороги» в исполнении Ивана Шмелева и «Враги сожгли родную хату» в исполнении Владимира Нечаева, все можно прослушать и проверить, было опустошение или не было, а если было, то у кого и какое.

Вдохновенные песни пели в несчастные времена. Оптимизм этих песен – вздох облегчения. Не пережившие войну не могут услышать в тех же песнях, что слышали современники. Английское «потерянное поколение» не выносило стихов Киплинга: их под чеканные строки гнали на войну. У поколения моего Брата Сашки прекрасные советские песни вызывали непрекрасные переживания времен безыдейности – хрущевщины и брежневщины. Но песни продолжают петь, значит, оптимизм небеспочвенный. «Темную ночь» не споют, как Бернес, с паузами, выражающими ужас нашего положения и веру в то, что «ничего не случится». Поют, конечно, по-своему, все-таки поют. Останутся песни, им, думаю, суждено бессмертие, их будут перетолковывать. Слушатели со всего света через Интернет спрашивают: что за мелодии? А это марш Буденного и марш Военно-Воздушных сил, музыка, способная поднять мертвых. Когда теперь поют «Мы Красная кавалерия», я слушать не могу – не то, но прекрасно, что поют. Современники не узнают примет собственного времени, сохранившихся до другого времени. Платонизированный Ренессансом Аристотель не узнал бы самого себя, так говорили в Отделе Зарубежной литературы.