О Цезаре написали в газете и даже поместили его фотографию. О нем складывались легенды.
— Вот как, дорогой товарищ, — кончил старик. — Тут есть над чем задуматься…
И я задумался, а потом зашел на вокзале в ресторан поужинать. Через некоторое время здесь появился и Цезарь. Это никого не удивило. Он бесшумно и спокойно прошел около столиков, не обращая на людей внимания, и вышел. Я — за ним. Все так же, не торопясь, Цезарь обследовал зал ожидания, постоял у билетных касс и направился на перрон. Здесь он сел у дверей кабинета начальника вокзала и замер, глядя, как приходят и уходят поезда.
Очень я люблю вокзалы. Столько огней, шума, встреч, разлук! И как волнуют поезда, которые приносятся из неведомой дали и снова уносятся, кто знает куда. А сколько мелькнет перед тобой неведомых, интересных людей! Стоишь на перроне и не то встречаешь кого-то дорогого, не то кого-то провожаешь. И радостно, и грустно, и сильнее колотится сердце. А может быть, просто вспоминаешь свои дороги, свои отъезды и приезды.
Мне показалось, что и Цезарь любил эту, поспешную, дорожную жизнь перронов.
В сумерках моросил мелкий дождик. В мокром асфальте отражались огни.
Вот из полей, из лесов, где хозяйничает пестрая осень, примчался, сияя, курьерский поезд. Люди высыпали из вагонов, заполнили перрон. А Цезарь, влажный от дождя, все сидел. И мне вдруг померещилось, что Коробов жив, что вот он сейчас распахнет дверь, и Цезарь деловито пойдет с ним среди дорожной суеты. И я почему-то уже любил этого незнакомого Коробова и очень хотел, чтобы он вышел из своего кабинета.
Поезд, сияя, снова умчался в поля и леса, где хозяйничала пестрая осень, шурша над всей страной листопадом. И на пустом перроне только Цезарь сидел под моросящим дождиком…
На новом месте я хорошо выспался. И вообще хорошо устроился. Купил себе кровать, два стула, вот только стол не купил: не хватило денег. «Ну, ничего, — думаю, — у соседей попрошу на время».
Утром пошел на работу и вернулся только в пять вечера. Плохо без стола-то. Постучался к соседке. Так и так, мол, выручайте. Соседка оказалась приветливой женщиной и уступила мне тумбочку.
В это время в дверь заскреблись.
— Хозяин пришел, — сказала соседка и открыла дверь. И тут на пороге появился прекрасный Цезарь.
Вот так иногда живешь, живешь, и вдруг случайно войдет в твою жизнь такое событие, что потом всегда его помнишь и всегда о нем рассказываешь. Так посчастливилось мне прикоснуться к судьбе Цезаря.
— В этой комнате он когда-то жил с хозяином, — объяснила соседка. — Вы, конечно, знаете эту историю?
— Да, да!
— В пять вечера Цезарь приходит к автобусу, а потом сюда: проверяет — не пропустил ли хозяина.
— Поразительно, — пробормотал я и погладил Цезаря. Он понюхал мои колени, осмотрел комнату и лег на свое прежнее место, у кровати.
— Вот полежит с часок и уйдет, — вздохнула соседка. — Уж я и так и этак старалась приручить его — не живет. Знаете ли, удивительные собаки иногда встречаются. Вот, помню, жили муж с женой. Хорошо жили, только детей у них не было. А без детей-то скука смертная. Вот они и привязались к собачонке. Такая маленькая, черная, пушистая. Уж они и купали ее, и расчесывали, и чуть ли не с ложечки кормили. Вы только подумайте, пуховую перинку ей завели! Ну куда это годится? Стали мы им говорить: «Чем так с собакой возиться, вы уж лучше ребенка возьмите в детдоме». И правда — взяли они сиротку. И такая милая девчоночка попалась, что уже через неделю они души в ней не чаяли. И всю ласку и заботу перенесли на нее. И что вы думаете? Ведь собачонка все это поняла. Она пряталась под кровать, ничего не ела. Ревновала хозяев к девочке. И так ведь обиделась, что совсем из дому ушла. Хозяева поймают ее, приведут, а она забьется под кровать, а потом снова убежит. Так вот и отбилась, стала бродячей!
Я воскликнул в душе: «Цезарь! Цезарь!»
Потом я постоянно встречал Цезаря в разных концах города. Он все шел куда-то, шел спокойно, уверенно, точно по делу, точно его где-то ждали. И при виде его я твердо верил: жив его хозяин! Вот-вот — и выйдет из-за угла.
И в то же время, когда я смотрел на Цезаря, меня охватывала печаль. Такая преданность, такая дружба не должны остаться без ответа.
Особенно щемило сердце, когда я видел Цезаря глухими ночами.
Однажды возвращался я в полночь. Ярко сияла луна, бушевал холодный ветер, густо листопадило. Это удивительно: листопад при луне. Вот я шел и представлял себе, как сейчас в лесу над светлыми полянами кружатся листья. Многие ли знают, как хорош тревожный листопад в глухом лесу при луне?
Тут меня и отвлек от воспоминаний Цезарь. Он шел среди пустынной, ярко озаренной улицы. Шерсть его лоснилась под луной. Он шел одинокий, гордо подняв голову. Так и чудилось, что он погружен в какие-то свои, суровые мысли.
— Цезарь, милый мой друг, — сказал я громко, — куда же ты? Идем лучше ко мне. Я заменю тебе Коробова. Ты прекрасен, Цезарь, и я люблю тебя!
Но Цезарь даже не взглянул на меня.
Густым черным дождем сыпались листья, и он ушел в этот, шуршащий дождь. Ушел — верный, терпеливый, гордый и печальный.