— Слышал я, — сказал тогда Ли Кванчжон, — что в некой деревне, в доме у главы управы Ли, пятеро дочерей. Думаю, что и его семья, и ваши семьи одинаково родовиты и положение у вас равное. Почему бы вам не породниться? Я сам и сватом мог бы быть, и свадебной церемонией распорядиться. Что вы на это скажете?
Все пятеро в нерешительности молчали.
— Ваши семьи подходят друг другу, — продолжал Ли Кванчжон, — и раз вы не хотите женить своих сыновей на девушках из хорошей семьи, значит, дело только в их бедности? Что же, по-вашему, девушке из бедной семьи только и остается, что состариться с заплетенными косами, сидючи в родительском доме? Впрочем, я уже огласил помолвку, не осмелитесь же вы теперь возражать! — он вынул пять листов бумаги, положил перед ними и строго сказал:
— Напишите ваши четыре главных числа-сачжу[130] и подайте мне!
— Почтительно повинуемся! — с поклоном ответили все пятеро.
Каждый составил саджу и передал Ли Кванчжону. А он, узнав возраст женихов, распределил между ними девушек и приказал готовиться к свадьбе.
— Свадебные наряды должны быть приготовлены в домах женихов. Главу управы Ли не смейте беспокоить! — распорядился он на прощанье.
Свадьбу Ли Кванчжон приказал устроить не позднее, чем через десять дней. Велел доставить в дом невест тканей, денег и риса из домов женихов, словом — все, что нужно для свадебной церемонии. А в день свадьбы он сам явился в дом господина Ли, распорядился установить ширмы, а всю утварь для церемонии взять из управы. Во дворе были установлены пять столов, и все пять пар одновременно совершили брачную церемонию. Зрители стояли вокруг стеной, и не было ни одного человека, который не восхищался бы поступком Ли Кванчжона.
Потомки Ли Кванчжона преуспевали в жизни, достигли блестящих успехов на службе. И, как говорили люди того времени, все это происходило потому, что много добрых дел совершил Ли Кванчжон в жизни. А сам Ли Кванчжон был внесен в списки «Безупречных чиновников» и назначен главой палаты и членом попечительского совета по делам заслуженных престарелых чиновников.
Главе палаты Хон Увону[131] в юности, еще до экзаменов, случилось отправиться в некую сельскую местность. День клонился к вечеру, а до постоялого двора было еще далеко. Хон Увон добрался до маленькой — в два-три дома — деревушки при дороге, зашел в один дом и попросился переночевать. Хозяин пустил его. А в семье было всего три человека: старики муж с женой да молодая сноха.
— Нынешней ночью надо приносить жертвы душам усопших родственников, — сказал после ужина старик хозяин, — и нам с женой нельзя не пойти. Молодой снохе придется остаться дома одной. Мне очень неловко, но прошу вас — присмотрите хорошенько за домом! — попросил он Хон Увона. А снохе наказал: — Пока нас не будет дома, изволь позаботиться о госте! — и ушел вместе со старухой.
Сноха проводила стариков, заперла ворота. Затем в маленькой комнатушке она уложила гостя спать, а сама села рядом и стала прясть при светильнике.
Тайная мысль не давала покоя Хон Увону: «Женщина хоть и деревенская, но уж так хороша собой! А дома никого нет, мы вдвоем в одной маленькой комнатушке. Она ведь тоже молоденькая…» И он решил испытать женщину. Притворившись спящим, подвинулся к ней и положил ногу ей на колени. «Измучился, бедный, в дальней дороге. Как спит беспокойно!» — подумала женщина и осторожно обеими руками сняла ногу Хон Увона со своих колен. А он немного погодя опять положил на нее ногу. И женщина снова сняла ее. «Не очень-то решительно она противится!» — неверно истолковав поведение молодой женщины, подумал Хон Увон и в третий раз положил ей ногу на колени.
Тут только женщина и догадалась об истинных намерениях гостя. Она стала сердито его расталкивать, но Хон Увон притворился крепко спящим. И только после того как она несколько раз сильно встряхнула его, он потянулся и что-то, будто сквозь сон, пробормотал.
— Вы ведь из благородных и книжки читаете. Должны бы иметь понятие о чести! — воскликнула женщина, подымая и усаживая Хон Увона. — Да вы что, не знаете, как мужчина должен вести себя с женщиной? Родители-то мужа вам доверились, даже присмотреть за домом просили. А вы, затаив на сердце недоброе, так позорно себя ведете. Разве это достойно благородного человека? Вас непременно нужно побить по икрам. Извольте сейчас же выйти и принести розги!
Так сурово она его разбранила. А Хон Увон, слушая ее, не знал, куда деваться от стыда, — лицо его залила краска. Убоявшись суровых и справедливых слов этой женщины, он вышел и принес розги.
— Засучите штаны! — строго приказала женщина. Хону ничего не оставалось делать, как повиноваться.
Сильно отхлестав его по икрам, женщина пообещала:
— Вот вернутся завтра родители мужа, я непременно им все расскажу. А сейчас извольте спать! — И она снова принялась прясть, как ни в чем не бывало.
— Хорошо ли, гость, отдохнул у нас? — спросили Хона вернувшиеся наутро старики-супруги.
А Хон даже и ответить ничего не смог, сидел молча. Тогда сноха доложила им о ночном происшествии.