— Этот Кан — человек, конечно, очень талантливый, — досадливо сказал Севон. — О, как мне хотелось бы самому занять первое место! Да еще чтоб Кан оказался на последнем! Ведь теперь, если я даже и займу первое место на будущий год, радости будет мало: этот Кан мне завидовать не станет. Хоть бы все эти три дня дождь из дерьма хлестал!
Когда прибыли послами в нашу страну глава императорского кабинета Дун и цензор Ван, я был губернатором Пхёнани и получил приказ встретить их в Анчжу. Приехали в Пхеньян. Дун посетил храм Совершенномудрого[57] при конфуцианском училище.
— У нас в Китае имеется точно такая же, — сказал он, увидев глиняную статую Конфуция.
— Эта статуя сделана из хрупкого материала, — заметил сопровождавший вместе со мной послов Хо Янчхон, — ее легко разбить. Поэтому в столице в конфуцианском училище не установлено такое изображение, а используется поминальная дощечка.
— Что ж, это весьма разумно! — одобрил Дун.
Прибыли в храм Тангуна[58]. Заметив поминальную дощечку вана Тонмёна[59], Дун сказал:
— Он был китайцем!
А когда добрались до храма Кичжа[60], и посол увидел полированную стелу, установленную в честь Кичжа, он громким голосом прочел надпись.
— Настоящий шедевр, — воскликнул Дун, — жаль только, что надпись не укрыта от непогоды!
Он обошел также место захоронения Кичжа, осмотрел его могилу и пожелал сказать надгробное слово. Был Дун очень взволнован, говорил без передышки.
А еще Дун участвовал в прогулке на лодке по реке Тэдонган. С восхищением говорил он о прекрасном пейзаже в Янчжу. Тут пошел небольшой дождь. Я просил Дуна еще побыть здесь, но он сказал:
— Дела государевы ждут меня, поэтому задерживаться не могу!
А его помощник Ван продекламировал:
— Вот место, где встарь любили погулять достойные люди, — указывая на беседку Пубённу, сказал я. — Не соблаговолите ли, достопочтенный, составить компанию и подняться туда вместе?
Дун с радостью согласился. Мы поднялись в беседку, я огляделся по сторонам, сказал:
— Вид действительно несравненный. Здесь и дождь переждать можно!
— Хозяин хочет удержать гостя из-за дождя, — улыбнулся Дун, — гость же должен был бы уйти в вёдро. А желания и хозяина, и гостя — в воле Неба! — мы взаимно раскланялись и покинули беседку.
Когда завершена была посольская миссия, я провожал обоих послов. Ниже по течению реки мы увидели: рыбак поймал сетью рыбу. Рыба сильно трепыхалась, а послы обрадовались, пожелали набрать рыбы в глиняный таз и приказали приготовить ее.
— Свежая рыба на вкус бесподобна! — воскликнул Дун.
Потом главный ловчий поймал и принес фазана. Дун погладил фазана рукой, зачем-то понюхал его и сказал:
— Я приветствую то, чему Конфуций научил Цзы Лу[61]! — и, выпустив фазана в рощу, добавил: — Лети себе спокойно!
Прибыли в Намхо и поднялись в маленькую беседку отдохнуть. Ловчий опять поймал — на этот раз сайгу и привел ее. Дун велел привязать сайгу в ста шагах к дереву, приказал воину выстрелить в нее из лука и, когда тот поразил сайгу, захлопал в ладоши, громко рассмеялся.
— Благородный муж должен быть далек от кухни, — с упреком сказал ему Ван. — Да и как могли вы, достопочтенный, допустить подобное убийство?!
— Волы да лошади идут ведь человеку в пищу, — возразил Дун. — Если же не убивать их, то, конечно, и сайги, и олени окажутся без пользы для человека. Какой же вред от такого убийства?!
— А это что за местность? — увидя «колодцы»[62], спросил Дун.
— А тут ведь недалеко холм, в котором захоронен Кичжа, — засмеялся я. — И здесь все еще действует введенный им закон о колодезной системе землепользования!
Я тайком приказал играть в деревне на музыкальных инструментах.
— Это что за звуки? — спросил Дун.
— С тех пор, как Кичжа прибыл сюда и начал править, — снова засмеялся я, — завещанные им обычаи не исчезли, и в каждом доме люди превыше всего ставят ритуальную музыку!
— Поистине, ваша страна отличается высокой нравственностью! — воскликнул Дун. — А кто эта женщина? — спросил он, увидя на дороге женщину, глядевшую на нас. — Не иначе как супруга начальника округа!
— Ну что вы, достопочтенный! — засмеялся переводчик. — Это ж городская гетера! Начальники округов — все люди из знатных родов. И у них в обычае содержать своих женщин только на женской половине дома. Разве можно допустить, чтобы жены и наложницы знатных выходили на улицу?!
— Знай мы об этом раньше, — заметил Ван, — и сами бы поняли, что это незнатная женщина!
Добрались до беседки Пхунвольлу. Приблизившись к пруду, Дун восхищенно воскликнул:
— Вот это — самое красивое место в Корее! И в Китае есть очень красивые места, но такие, как это, встречаются редко!
Я пригласил послов в беседку, чтобы они сделали памятную запись. Затем Дун сказал:
— Если вы, хозяин, намерены провожать меня и дальше, то непременно должны испросить разрешение у государя!