Лисянский

— Расскажите, пожалуйста, о своей стране.

В это время прозвучал рожок кучера дилижанса, и они прервали беседу. В карете сидели чинные люди, Джесси была единственной женщиной, и они с Лисянским лишь молча переглядывались друг с другом. Мимо проплывали холмистые дали, серебристые речки, в долинах паслись стада коз и овец. Дилижанс ненадолго останавливался в небольших селениях, они снова прогуливались и откровенничали друг с другом. Джесси с неподдельным интересом слушала рассказ своего нового знакомого о далекой стране, протянувшейся на тысячи миль от Европы к берегам Восточного океана. Она удивилась, узнав, что сейчас там уже холодно, а скоро выпадет снег, замерзнут заливы, бухты и реки.

Джесси поинтересовалась, каким образом Юрий оказался на английском корабле.

— Это длинная история, мисс. Наш флот сравнительно молод, а императрица Екатерина…

Джесси не удержалась от восклицания:

— Россия — империя?..

— Да, еще со времен Петра, — пояснил Лисянский и продолжил: — Императрица желает, чтобы в русском флоте служили опытные моряки, подобно англичанам, и чтобы они знали и умели плавать в разные страны света. Мне кажется, вашей стране тоже предстоит создавать свой флот, у вас много портов и большая торговля…

Вновь прозвучал рожок, дилижанс продолжал свой путь и уже затемно приехал в Джермантоун. Здесь они неожиданно расстались. Оказалось, Джесси спешила в Филадельфию к определенному сроку, наняла карету и уехала. Узнав об этом утром, Юрий огорчился, лишившись весьма приятного собеседника и милой попутчицы.

Филадельфия встретила Лисянского теплой, солнечной погодой. Столица Соединенных Штатов отличалась от Нью-Йорка своим размеренным спокойствием на улицах даже в дневные часы. Город протянулся с востока на запад на две мили. Стройные проспекты являлись как бы стержнем этого массива, а перпендикулярно им 24 широкие улицы рассекли город на равные квадраты.

В первые дни Лисянский бродил без устали с утра до позднего вечера, присматривался к жизни многолюдного города. Здесь тоже попадались грязные и запущенные улицы, как и в Нью-Йорке. В центре по хорошо мощенным тротуарам днем сновали в основном чиновники, а вечером прогуливалась респектабельная публика.

Рекомендательные письма оказались весьма кстати. Лисянского радушно и с почтением принимали в довольно состоятельных домах. На это, как правило, уходили послеобеденные часы, а утром и днем он старался как можно больше узнать о городских достопримечательностях. Не терпелось поделиться первыми впечатлениями об увиденном, а лучшего собеседника, чем Ананий, ему не сыскать.

«…Филадельфия по состоянию своему и купечеству есть один из лучших городов в свете, — писал он брату. — Я намереваюсь провести зиму в оном, потом ехать берегом в Бостон, а оттуда отправиться весной в Галифакс».

Он вспомнил о назойливых эмигрантах — французах, бежавших сюда после революции: «Я думаю о издержках, которые принужден сделать буду в прозимовку, ибо здесь теперь находится до семи тысяч выходцев французских, которые, не разумея языка, платят за вещи безрасчетно, так что квартира и стол стоить будут до пятнадцати фунтов стерлингов в месяц. Но зато надеюсь получить сведения, которые для меня и отечества моего не будут бесполезны…»

Подумав, он продолжил:

«Филадельфия, как мной уже упомянуто было, есть столица Пенсильвании, оную также можно назвать и столицей штатов, ибо президент оных, конгресс и сенат там имеют свое пребывание… Он лежит на реке Делуаре, около 140 миль от моря и славится морской торговлей, хотя сравнить его не можно с лучшими европейскими городами, ибо и в самой средине найти можно весьма бедные жилища, также в нем находится довольное число переулков, которые по узости совершенно чистыми держать невозможно…»

Пора и о достопримечательностях сообщить: «Кроме кораблей, покрывающих реку, беспрестанно в нем уже цветут и прочие заведения, между коими примечания достойны музеум господина Пиля и публичная библиотека. Сей последней установлению вспомоществовал много славный Франклин, который кроме чрезвычайной учености был весьма деятельным в установлении американской вольности. Мраморная статуя сего великого мужа нашего века поставлена в нише строения и придает ему много красы…»

Знакомясь с местным обществом, Лисянский все больше проникался мыслью, что положение в Америке определяется не умом, честью, званием гражданина, а всецело зависит от состояния. «Однако и в России многое в карьере зависит от достатка, — размышлял он, сопоставляя нравы, — у американцев сие слишком очевидно и даже почитается за правило». В проницательности Лисянскому не откажешь!

Встречал он на званых вечерах полковников, которых старались не замечать, ибо они владели малым количеством рабов и небольшими плантациями. Сопоставляя, например, популярность президента Вашингтона с его достатком, нетрудно было проследить, как поднимался он по ступеням военной карьеры — строго в соответствии с ростом его состояния.