Лисянский

— На время стоянки в любое время суток можете от моего имени брать шлюпку и съезжать на берег, — ответил Муррей, — вы заслужили это право добросовестной службой.

Высадившись на берег, Юрий вначале обошел бухту по периметру. На песчаном пляже сверкали обточенные прибоем разноцветные камушки, блестели небольшие ракушки и осколки кораллов. Под пальмами, подступившими вплотную к пляжу, в густой траве попадались кокосовые орехи. В небольшом селении его радушно приветствовали англичане, зазывая к себе офицера с фрегата. Много лет испытывали они постоянный страх перед возможным появлением в бухте французов. Каждый приход в бухту английского корабля вызывал у них восторг, и они, как могли, старались расположить к себе команду.

Воспользовавшись хорошей погодой, Лисянский почти каждый день до обеда сходил на берег и постепенно знакомился с жизнью в английской колонии. За рощами кокосовых пальм, окружавших селение, тянулись обширные плантации сахарного тростника, ветряные мельницы использовались для выдавливания сока из сахарной трости. Тут же неподалеку находились небольшие заводики для варения песка и рома. Ром здесь выделывали самого лучшего качества на всей Ямайке. Каждый год на Антигва производили около 20 тысяч бочек сахарного песка.

— Для доброго песка надобна чистая вода, но родников и ручья поблизости нет, — рассказывал добродушный толстяк-англичанин, владелец больших плантаций и двух десятков рабов, — но мы придумали устройства.

Он повел офицера через апельсиновую рощу, к небольшому холму. У его подножия, закрытые зелеными кущами, виднелись большие ямы, выложенные камнями и заполненные до краев водой. Из ям шли отводы из обожженной черепицы.

— Зимой здесь идут обильные ливни и наполняют у меня все три десятка ям. Воды хватает на целое лето.

Англичанин нарвал корзину апельсинов, положил сверху лимоны, гранаты и передал Лисянскому:

— Прошу, попробуйте моих плодов и угостите своих друзей.

Каждый раз возвращался Лисянский на корвет с подарками щедрых колонистов. Присмотревшись, он скоро понял, что все эти блага, обильные урожаи тростника достаются изнурительным трудом невольников-негров, десятками работавших на плантациях колонистов. Их изможденные лица, натруженные руки и всегда печальные глаза невольно вызывали сочувствие у русского моряка.

Вторую неделю стояла нестерпимая жара, и только с заходом солнца становилось несколько легче.

Вечером Юрий задержался на шканцах.

Короткие сумерки промелькнули незаметно, и бухту накрыла непроглядная темень тропической ночи. На фоне черного неба исчезли контуры холмов, пропали очертания огромных пальм и банановых деревьев. Вдалеке сквозь густые заросли изредка мелькали огоньки в селении колонистов. Непотревоженная гладь бухты отражала якорные огни корвета, стоявшего неподалеку транспорта и мерцавшее кое-где в офицерских каютах бледное пламя масляных фонарей, сверкали фосфорические отблески вслед за каждым гребком весел удаляющейся шлюпки…

Скинув рубашку, Лисянский спустился в каюту, бросился на койку и быстро забылся в беспокойном сне.

Через два дня фрегат перешел в бухту Чарльстоун на соседнем острове Невис. Сдав вахту, Лисянский не появился к ужину, его сосед по каюте сообщил, что он чувствует себя неважно.

— Ему нестерпимо холодно, болит голова, — сказал лейтенант, сосед по каюте, — мне кажется, у него начинается желтая лихорадка.

Встревоженный Муррей с доктором спустился в каюту. Накрытый двумя одеялами, Лисянский дрожал от озноба и, стуча зубами, пытался успокоить командира.

Осмотрев больного, врач покачал головой:

— Видимо, желтая лихорадка, подождем еще немного.

Слушая врача, Юрий невольно вспомнил о покойном Семене Великом. «Еще чего не хватало — сгинуть от какой-то паршивой лихорадки?!»

Спустя два дня диагноз подтвердился: Юрий пожелтел, как лимон. По нескольку раз в день врач наведывался к больному.

— В каюте душно, а ему необходима прохлада и больше свежего воздуха.

Капитан, немного подумав, распорядился:

— Перевести больного в мою каюту. Я перейду к старшему офицеру. Больного нельзя оставлять одного, пусть офицеры по очереди будут у его постели.

Желтая лихорадка, этот бич вест-индских колоний, ежегодно уносила много жизней. Особенно велика была смертность среди колонистов-европейцев. Часто заболевали ею офицеры кораблей.

Все на фрегате переживали за русского офицера. Круглые сутки с ним находился кто-нибудь из офицеров. Два раза в день заглядывал врач. Он прописал холодные ванны, разбавленную водой мадеру. Дело пошло на поправку, когда «Луазо» вышел на патрулирование. Муррей, несколько изменив маршрут, пошел курсом норд, чтобы быстрей выйти в более прохладные широты. С наступлением прохлады постепенно отступала болезнь. Лисянский осунулся, похудел, по всему телу пошли большие желтые пятна, в глазах появилась желчь. И все же через две недели он уже смог сам подняться с постели и выйти наконец-то на палубу. Свежий ветер, посвист его в снастях и брызги волн подействовали сильнее, чем лекарства.