Лисьи листы

— В общем, никто никуда не идет, — подытожил Виктор, — Мы, конечно, всю жизнь здесь с тобой сидеть не можем, за руки держать, но настоятельно советуем: не дергайся. В фирме Лао ты числишься, зарплата тебе идет. Там, кстати, дело налаженное, не развалится, даже если старик на десять лет пропадет. В общем, с голоду не умрешь. Поскучать, правда, придется. Но ведь жила же ты как-то до этого…

Глава 3

«Жила же ты как-то до этого». Конечно, жила. Хреново.

Да, у меня были деньги, была масса свободного времени, были ключи от джипа. А жизни не было. Никакой. Поначалу еще бурлило внутри меня ожидание того, что вот сейчас, к вечеру, завтра, в крайнем случае, на будущей неделе откроется дверь, и усталый Хитч шагнет через порог. Но постепенно нетерпение выкипало, а яростное ожидание перегнивало в привычку. Я сидела дома и смотрела старые фильмы — из тех, что можно включить с середины, а через полчаса, не останавливая, пойти варить кофе. Листала старые книги, застывая ни о чем над раскрытой страницей. И — никакой музыки. Музыка — это больно, она напоминает о настоящем, когда всё вокруг ветхое и фальшивое. Всё вокруг временно и необязательно, а дни утекают в недели, и ты уже почти не веришь тому, чего ждешь…

В те дни я отчетливо поняла, что так и не научилась жить, потерявши это умение после смерти Олега. Да, так случилось — повезло — что меня вписали в кем-то придуманную яркую и насыщенную жизнь. Но вот сценарий оборвался, и я опять молча стою на сцене. И что? Поехать в Париж? Ходить по ресторанам? Купить шубу? Привести на ночь стриптизера?

Даже сны мои стали тускнеть и покрываться серым налетом. Комнаты, комнаты, комнаты огромного, набитого людьми дома, комнаты, где я всё ищу и не могу найти кого-то с забытым лицом… И пришла ночь, когда мне приснилось, что кто-то сидит в кресле напротив моей кровати, а в комнате, как всегда без света и с задернутыми шторами, так темно, что зеленый огонек на телевизоре буквально пронзает мозг ослепительно-ярким лучом. И я знаю, конечно, кто это.

— Неплохая попытка, — сказал Чжуан, когда всё это — сон, квартира, мир, переполненный бесцельным ожиданием — разлезлось в легкие клочья пепла и растаяло в пустоте, — Неплохая, но вялая.

— Так значит, всё это было иллюзией? — спросила я.

— И да, и нет. То, что будет настоящим, — останется. Но вернуться из ада в прозябание невозможно.

— И что теперь?

— Ничего. Пытайся.

…Духам не дано видеть настоящих людей. Для них любой дом пуст. Правда, в отличие от нас, духи не пугаются, когда видят плывущую по воздуху чашку или движущиеся сами по себе страницы книги. В мире преттов вообще нет эмоций. Страх, радость, ярость, любовь, раздражение, жалость возможны лишь для живых. А претты плывут сквозь вселенную, как сигаретный дым сквозь лучи света, касаясь настолько легко, что даже танец атомов на поверхности вещей ни на миг не сбивается с ритма. Там, где озера ничем не отличаются от бассейнов, а дома приравнены к утесам,  там, где звук прибоя и шум машин безразличны и безличны, а луна и уличный фонарь так похожи…

На сей раз из оцепенения мыслей и чувств меня вывел жалобный писк котенка. Я обнаружила себя в светлой уютной квартирке, обитатели которой — мужчина, женщина и маленькая девочка — разошлись по своим делам. Котенок был пушистым и здоровым, с круглым животиком и ясными глазенками. В одной секции его миски белело молоко, во второй — лежали нежные кусочки чего-то мясного. И яркий бантик для игр был привязан к перекладине стула. Но звереныш всё же плакал. Он еще не привык быть один. Ему мучительно хотелось прижаться к чему-то теплому и большому, что он мог бы воспринимать, как маму. А его оставили и — он не знал — может быть, навсегда.

Я нагнулась и взяла на руки невесомое светлое тельце, и малыш умиротворенно заурчал, утаптывая меня лапками. Ему пока еще было всё равно, кто его гладит.

Не знаю, сколько времени я провела, баюкая чужого котенка, но звонкие детские голоса возле двери и шорох ключа в замке застали меня врасплох. Я опустила детеныша на пол, обернулась лисой и метнулась в темный угол под вешалкой, где, пусть ненадежно, но всё же укрытая полами плащей, настороженно затаилась.

— Ну, всё, Натка, да завтра! — и рыженькая девочка распахнула дверь своей квартиры, небрежно бросив свой яркий рюкзачок на пол.

— Мурзя! Мурзенька! — тут же вспомнила она о котенке, загребла его в охапку и, что-то неразборчиво воркуя, понесла в комнату.

Я перевела дыхание, вернулась в человеческий облик и осторожно, стараясь не щелкнуть замком, выскользнула за входную дверь.