Лира Орфея

Идет, — с протянутыми, простертыми вперед руками. Доходит до не видимого в черноте КПП, не останавливаясь проходит невидимым узким коридором мимо не видимого в черноте дневального, выходит на невидимую улицу...

И — дальше, и — дальше. Шаг, и еще шаг, и еще.... Через ту (не видимую в черноте) улицу, в тот (не видимый сейчас ему) переулок, каким он и всегда шел туда — на твою улицу, к твоему дому, к тебе...

...Шаг; и еще шаг; и еще.

Прямой, голова высоко, с не видящими ничего глазами.

И руки — в сплошной черноте — вперед. Как у слепого, или — как у сомнамбулы...

Под величественную — поставленную Доктором — и невыносимую «Ave Maria» Иоганна Себастьяна Баха...

* * * *

А дома, рядом, каждый день, каждый час, каждый миг, и уже столько времени — другие глаза. Глаза жены. И с давним, одним и тем же вопросом. С одним и тем же — молчаливым, немым вопросом твои глаза...

Погоди и еще немного, молча говорит он тебе, погоди. Он верит, он все равно верит, что и ты тоже (если он только сумеет, если у него только получится) — и ты тоже все, как надо, поймешь. Этого же нельзя не понять...

Но только — погоди и еще, погоди. Ты ж видишь: это болезнь, самая настоящая болезнь, даже хуже болезни. И чтоб ему вылечиться, чтоб ему вылезти, выбраться из нее (или ее высвободить из себя), ему надо и еще раз пройти через все. Обязательно надо еще раз пройти через все, и не от него это зависит сейчас...

Но он помнит, каждую минуту также он помнит и этот твой взгляд, и эти твои глаза, и этот застывший в них твой многолетний вопрос. Да и как же не помнить ему о тебе, как не помнить!..

Но только ты — потерпи и еще, с этим его и ему самому непонятным пока ответом.

Дай ему еще время и потерпи...

2

...Стояла, чуть склонив голову набок, и пристально смотрела на него. И вот в эти-то первые мгновения он и  у з н а л  ее.

Явно одна из лучших девушек вечера, приятная, красивая, мило одетая, две толстые русые косы...

И еще: чуть прикушенная в полуулыбке нижняя губа — ровными красивыми зубами, и руки, спрятанные за спину, и едва уловимое движение головой, как бы призывающее его.

И он, спустя один танец, теперь уже сам отыскал глазами ее. И опять было все то же: и этот ее пристальный взгляд, и припрятанная полуулыбка, и едва уловимое движение головой, все-таки призывавшее его. И тогда он осмелился и пригласил...

Да, все там же, в их воинском клубе в их части, в ее городе, в ее благословенном Крыму...

И с этого, с той самой их первой минуты все у него тогда и началось...

Но туда, в Крым, в ее город, к ней, к Лиде, — ему пока рано еще. Потому что на пути к ней лежала еще целина, Кустанайская область, их совхоз, их Вторая бригада, был и остается Петро Галушко (что и на сеансах, в «ночи», не покидает его), и он просто не может, не получается у него — переступить через ту полосу и идти куда-то там дальше: сначала он должен будет и о ней рассказать.

...Стоит вот, смотрит в окно — в черную ночь и огни города, а мыслями, памятью, зрением — опять и опять там вдали, сквозь годы и расстояния, на том самом кусочке степи, в том самом совхозе, в той самой Второй их бригаде... И хоть она, Лида, за тысячи километров в Крыму даже о самом их существовании ничего не ведала и не знала, все равно — это ничего не меняет: вся она, вся-вся их будущая история, совершалась уже и теперь...

3

В Кустанае их распределили сразу же в день приезда, 6-го мая. Его и Васю Гринева, они и в училище жили вместе, направили в «Сталинский» (в мае 56-го он еще так назывался), совхоз километров девяносто севернее Кустаная. При этом им было сказано, что им здорово повезло: совхоз расположен рядом с санаторным местечком Боровское, большое озеро, хвойный бор (это при кустанайском-то безлесье!) и районный центр в двух километрах от центральной усадьбы. Ну, и они с напарником, естественно, не возражали: курорт так курорт! Попрощались с ребятами (их человек сто тридцать, вновь испеченных механиков, приехало, весь выпуск), «поголосовали» на тракте и через два-три часа были в совхозе.

Только тут им уже не повезло. Ни директора, ни главного инженера на месте не оказалось, были на совещании в Кустанае, без первого же начальства ими никто не стал заниматься, и им оставалось ждать. Переночевали в конторе, устроившись на канцелярских столах, а на следующий день к обеду приехал и Главный.

Им кто-то уже говорил, что разговаривать им с Главным будет трудно — такой уж, мол, человек. И вообще: что не было у них тут порядка при нем и не будет и главному инженеру на это тоже наплевать.