Лётчики

Милая, мне скоро стукнет тридцать,
И земля милей мне с каждым днем.
Оттого и сердцу стало сниться,
Что горю я розовым огнем.
Коль гореть, так уж гореть сгорая,
И недаром в липовую цветь
Вынул я кольцо у попугая —
Знак того, что вместе нам сгореть…

— Сгореть вместе с самолётом… ради вас, — тёплым, виноватым голосом отвечал Волк.

Уже под утро Волк попросил Андрея проводить артистку на вокзал, Аксюткину он приказал идти на аэродром и готовить машину к полету.

Волк чувствовал перед Андреем некоторую неловкость. Голос у него набух и осел.

— Андрей, ты не придавай значения вчерашнему. Эта баба мне нравится. По горло. Но, как видишь, дело не клеится. Или я не нравлюсь ей, или… Не пойму. Разобьюсь, но поженимся. Я пойду, надо задание к полетам проработать, а ты проводи её на вокзал. Да смотри там, поухаживай как следует… В отряде скажешь, что отпустил тебя по служебным делам. А о том, что собираюсь лететь, никому ни слова, понял?

— Разумеется…

— Поезд когда?

— В семь.

— Нормально. Итак, замётано! Надеюсь на тебя, как на гору.

Под утро шёл дождь, прибитая, отсыревшая пыль лежала на дороге. Андрей, держа под руку девушку, тащил в левой руке её чемодан. Он не чувствовал усталости. Над телеграфной проволокой, над вершинами деревьев по светло-серому блюду неба, как растаявшее мороженое, струилось облачко.

— Циррус-кумулюс, — сказал Андрей, — перисто-кучевые. Сегодня будет хороший лётный день…

— Откуда это вам известно? — спросила она, взглянув на часы и прибавляя шагу.

— А мы изучаем метеорологию. Вот ночью были кумуле-нимбус, то есть кучево-дождевые.

— Значит, вы предсказатель?.. Предскажите мне на дорогу что-нибудь…

— Замужество.

— Это в пути-то? Ха-ха, какой вы ещё наивный… Отчего у вас такие загнутые ресницы?

— Подмаргиваю часто.

— Ой ли!.. Рисуетесь…

Вот и вокзал… Тяжёлые двери безостановочно пропускали спешащих пассажиров.

— До поезда ещё сорок минут. Пройдемте в буфет.

За чаем она сказала Андрею, что никогда больше не вернется в этот город. Андрей пожалел Волка.

— Почему же вы ему не сказали об этом?

— А зачем? Пусть ждёт. В ожидании есть много прелести, вот подрастете и узнаете. А ему, пожалуйста, не рассказывайте об этом…

— Напрасно. Волк хороший человек. Товарищ. Каждый из нас голову за него положит.

— Нет. Я остаюсь в Москве. Там театр. А что меня ожидает в замужестве: скука авиагородка, белые булочки, теннис? Спасибо, пусть сам…

Андрей слушал удручённо, словно всё это относилось к нему лично. Вот она, пока рядом, своя и уже чужая. Москвичка. А Волк, бедняга…

Сажая её в вагон, Андрей наткнулся на начальника воздушных сил округа Крауниса. Андрей поздоровался. «Тоже кого-нибудь провожает», — подумал он. Но Краунис полез в вагон. «Едет?» Догадка ошеломила Андрея. Он хотел сейчас же бежать на аэродром и предупредить Волка, но до отхода поезда осталось четыре минуты, уйти так, без объяснений, было бы невежливо. С стеснённым сердцем Андрей следил за стрелкой часов. Краунис, уже без фуражки, стриженый, тронутый сединой, вышел в тамбур покурить. Щурясь от солнца, он дружелюбно посмотрел на Андрея выцветшими суровыми глазами. Поезд тронулся. Андрей взял под козырек, и Алина Константиновна замахала пальчиками. Не дожидаясь, когда скроется её белая ручка, он бросился кратчайшей дорогой через товарную станцию предупредить Волка. «Вылетит или нет?.. Будет стараться и из-за чего!.. Ах, дурак, дурак…»

12

Калитка, почерневшая от дождя, прихлопнулась глухо. Завязывая на ходу галстук, Волк не спеша пошагал вниз по кривой улочке. Тощие ветки, нагруженные тяжёлыми медными листьями, гнулись над заборами. В тумане, в лощине, дымился далёкий вишнёвый город. Волк решил пройти в авиагородок через кладбище. Пройдя овраг, он медленно, упираясь ладонями в колени, полез по крутому косогору вверх. Ноги дрожали от напряжения, и Волк с грустью определил, как он постарел. «Усталость гнездится в глазницах», — мысленно прочитал он строчку. Эти слова приходилось вспоминать всё чаще и чаще. После каждой пьяной ночи в теле прибавлялась ясно ощутимая тяжесть, мускулы костенели, точно облитые остывающим воском. «Раньше пивали по две ночи подряд, и я не знал этого ощущения. Стареем, брат».

Невероятная вещь, но он проспал весь последний выходной день. «Мотор требует перечистки… Усталость гнездится в глазницах… Усталость, усталость. Наоборот — тсолатсу. А старость?.. Тсоратс… Тсолатсу — тсоратс. Тсоратс — тсолатсу. Моё почтение! Селям-алейкум! Годится вместо приветствия».