Во дворе дома, где жили Владик с Ксенией Андреевной, с утра появились незнакомые люди. Они приехали на двух грузовиках. А в кузовах были всякие диковинные вещи: какие-то мачты, колёса, разноцветные бочки, разноцветные доски…
— Что такое? — спросила Ксения Андреевна.
— Не знаю, — сказал Владик, хотя и знал, в чём тут дело, но обещал до поры до времени ничего не рассказывать маме.
А я вам сразу объясню. Незнакомые люди протянули через двор огромное полотнище. На нём было написано:
Придумал это, как вы уже догадались, Григорий Васильевич. Он рассказал своим друзьям артистам о Ксении Андреевне, и они согласились участвовать в представлении в свой выходной день.
Сами понимаете, что народу собралось видимо-невидимо. Сидели даже на крышах. Заполнили все балконы. И дело не в том, что представление было бесплатным. Дело в том, что оно было необычным.
Конечно, не все номера удалось показать. Например, нельзя было привести львов. Но всё остальное — как в настоящем цирке. Вместо звонка повесили колокол. Бом! Бом!
Оркестр заиграл марш. Вышел ведущий и сказал:
— Сегодня мы выступаем в необычной обстановке. Необычен сегодня и повод для нашего выступления. Представление мы посвящаем Ксении Андреевне Красновой, которую многие из вас, вероятно, знают. Из-за болезни она не смогла прийти в наш цирк. Мы пришли к ней!
Тут вышли все участники программы и хором сказали:
— Здравствуйте, Ксения Андреевна!
— Ура! — закричали все зрители.
Ксения Андреевна сидела в кресле, которое вынесли на балкон.
— Итак, — сказал ведущий, — первым номером нашей программы…
И началось представление.
Почти каждый номер приходилось повторять — так здорово аплодировали зрители.
А после представления устроили танцы. А мальчишек и девчонок катали на Аризоне. Весело было!
Вечерами, когда Эдуард Иванович был в цирке, ребята собирались у Лёлишны. Они играли в лото и домино, а больше — спорили. То есть не спорили, а ругали Лёлишну.
— Обзываться нельзя, — негодовал Виктор, — а то бы я тебя обозвал знаешь как?
— От такого дела отказываться! — вторил Владик. — Да если бы он меня взял! Я бы от радости выше дома подпрыгнул!
— Мне вот дрессировщиком быть нельзя, — мрачно говорил Петька, — я на арене уснуть могу.
А дедушка сидел весёлый-весёлый, изредка произносил:
— Ничего, ничего, всё будет в порядке.
Вечером пришёл Горшков. Сначала ребята его даже не узнали: он был в штатской одежде. Был он мрачен и даже немного зол.
— Ерундистика получается, — сказал он, молча выпив четыре стакана чаю без сахара. — Сплошное безобразие.
— А что? — спросили ребята и дедушка.
— Ужас, — ответил Горшков и залпом выпил пятый стакан чаю без сахара, — Стыдно сказать, но почти каждый вечер я в цирк хожу. Добровольно.
— Да ну?! — поразились ребята и дедушка.
— Почти каждый вечер, — повторил Горшков, — а вернее, каждый свободный от работы вечер. Тянет меня туда. Понял я, в чём дело. Отдыхать в цирк народ ходит. Сил набираться для завтрашнего трудового дня. Сидит зритель, смотрит на Эдуарда Ивановича и думает: силён, значит, человек! Вон львов не боится, а я хулигана позавчера испугался. Тоже вроде бы воспитательная работа получается.
— Эх, вы! — с укором и сожалением бросил дедушка. — А я разлюбил цирк. Он чуть не разлучил меня с внучкой. Хорошо, что у неё феноменальная сознательность, а то бы… — Дедушка махнул рукой.
— Поясните, — попросил Горшков.
И тут ребята заговорили все разом.
— Молчать! — приказал Горшков. — Пусть она сама расскажет.
— Вы представляете… — начала Лёлишна.
Да, да, вы представляете? Цирк! Горят все огни. Оркестр играет марш, от которого трудно усидеть на месте. На арене клетка из железных прутьев.
Выходит ведущий и говорит:
«Выступает с группой дрессированных львов единственная в мире девочка-укротительница Лёлишна Охлопкова!»
— А она отказывается, — сказал Владик.
— Понятно, — сказал Горшков. — Тебе бы, Лёлишна, в милиции работать. Там такие люди очень нужны.
После его ухода ребята долго молчали.
— Ничего я не понимаю, — заговорил Петька. — Чего её хвалят? Девчонка она, конечно, ничего. А чего особенного?
— Особенного ничего, — сказал Виктор, — но ей, а не мне, тебе или ему предложил Эдуард Иванович стать его ученицей.
— Я, конечно, понимаю свою отрицательную роль в этой истории, — виновато сказал дедушка. — Но что поделаешь?
— Ничего, — ответила Лёлкшна. — Всё равно я буду дрессировщицей. Когда-нибудь.
— И никогда не будешь на меня сердиться? — спросил дедушка.
— Никогда, — ответила Лёлишиа.
Вот и всё.
Даже у самых толстых книг бывает конец.
И мы с вами добрались до конца «Лёлишны».
Мне осталось пожелать вам счастливой жизни, написать последнее слово конец
и поставить •