Лёд и алмаз

Хотя насчёт защиты бабушка ещё надвое сказала. Хряковские камикадзе не однажды загоняли меня в угол и едва не разлучали с жизнью — в наших турнирах всё было вполне натурально, не понарошку. Но пока мне не выпадала возможность узнать, буду ли я спасён за миг до неминуемой смерти, или же учёные дерзнут проверить, как отразится гибель носителя на его симбионте. А что тут ужасного? Армейским «толстолобикам» гуманизм чужд и подавно; эти циники и не на такое способны. Особенно если их подопытный официально объявлен мёртвым или пропавшим без вести, что в Пятизонье было фактически одним и тем же.

Холодно!… Просто дьявольски холодно!

Но пока на полигоне будут оставаться живые камикадзе, никто меня отсюда не выпустит. А отсутствие одежды и мечта о вожделённом тепле — те стимулы, какие обязаны побуждать меня к активным действиям. Всё элементарно: чем раньше справлюсь с задачей, тем быстрее вернусь на базу. И даже если не справлюсь, всё равно вернусь, поскольку никто меня здесь не бросит. Правда, тогда мне — мертвецу, — будет уже не до тепла и прочих мирских благ, но в моём положении можно порадоваться и такому финалу.

Сегодняшняя пробежка также не сулила никаких сюрпризов. Вернее, ничего такого, к чему я не был бы заранее готов. Петляя по обледенелым зигзагообразным коридорам, ныряя под арки, пробираясь сквозь короткие, узкие тоннели и перепрыгивая через сугробы, я бежал по очередному испытательному маршруту. Который, надо заметить, никогда не повторялся, чему способствовали немалые размеры оцепленной военными пустоши; в целях безопасности Керченской базы подразделения Грободела неусыпно контролировали эту территорию. Роль моих проводников исполняли авиаботы, летящие впереди меня и указывающие, где должен появиться мой противник. И когда я, отмахав по пересечённой местности немало километров, наконец-то с ним столкнусь, во мне будет бушевать столько злобы и адреналина, что молить меня в этот момент о пощаде станет уже бесполезно.

«Толстолобики» и Хряков знают, что делают. Я не мог в знак протеста сесть в каком-нибудь гроте и замёрзнуть насмерть — тогда один из авиаботов приведёт камикадзе прямиком ко мне. После чего всё равно придётся вставать и драться, повинуясь выработанному за годы скитаний по Пятизонью, гипертрофированному инстинкту самосохранения. Парадоксально, не правда ли? Я был отнюдь не прочь умереть, но выказывал редкостную привередливость в способе, какой позволил бы мне отойти в мир иной.

Вот оно — лучшее доказательство того, насколько я одичал за годы беготни по Пятизонью. Пасть от руки противника, не оказав ему ни малейшего сопротивления!… При одной мысли об этом всё моё нынешнее, наполовину звериное естество начинало протестовать и огрызаться. Лечь и замёрзнуть подобно старому, обессиленному животному — ещё куда ни шло. В конце концов, многие дожившие до преклонных лет северные хищники заканчивают так бесславно свою жизнь. Но покажите мне хотя бы одного умирающего зверя, который, заметив приближение врага, не оскалил бы зубы и не попытался вскочить на ноги…

То-то же! Супротив матери-природы не попрёшь. Хищник остаётся хищником даже на смертном одре, и ничего тут не попишешь.

В дни, когда улов Грободела был богат, он натравливал на меня по нескольку камикадзе сразу. Однако угрожающая мне при этом опасность отнюдь не всегда возрастала прямо пропорционально количеству врагов. Это в обычной Зоне они быстро скоординировали бы усилия и учинили мне травлю по всем правилам. А с промытыми мозгами идущие на смерть хряковские гладиаторы становились неспособными на осмысленные действия. И, даже будучи в большинстве, гонялись за мной без малейшего намёка на командную тактику, зачастую на радость мне попадая под огонь друг друга.

Полковник, естественно, сознавал, что безмозглость противника смягчает условия заведомо жёсткого эксперимента, но ничего поделать с этим не мог. Вооружить пойманных сталкеров и загнать их в эту смертельную игру, пока они находились в здравом уме, было нельзя. Даже пообещав им в случае победы отпущение всех грехов и свободу. Слишком строптива и мнительна была сталкерская братия, чтобы верить обещаниям чистильщиков и соблюдать договор с ними. А особенно после того, как те вернут пленникам их оружие.

Последняя охота Хрякова, похоже, выдалась не слишком удачной. Как и сегодняшняя погодка, но последняя стала уже для Крыма практически нормой. Буран швырял мне в лицо хлопья снега и сильно ухудшал видимость. Но я всё равно сумел рассмотреть две маячащие впереди фигуры в сталкерских доспехах.

Один гладиатор взобрался на каменную арку, возвышающуюся над очередной коридорной развилкой, и, судя по всему, изучал окрестности посредством сканирующих глазных имплантов. Кого он пытался высмотреть в мельтешащей белой пелене, было совершенно очевидно.