Лёд и алмаз

Если бы не атаковавшие уже поверженного на тот момент Жнеца бомбардировщики, неизвестно, чем в конце концов завершилась бы наша драка. Спасаясь от авианалёта, мы с Трояном бросились кто куда и больше с той поры не встречались. Но я всё ещё боялся, как бы он, желая свести со мной счёты, не явился на Керченскую базу и не учинил здесь массовый геноцид. Вряд ли результат того боя удовлетворил не привыкшего получать по загривку Трояна. А значит, я имел все основания полагать, что мы с ним ещё встретимся. И что третьего нашего поединка не на жизнь, а на смерть уже точно не будет…

Пленившие меня затем десантники понятия не имели, что за добыча угодит им в руки, поскольку планировали высадиться на уже проутюженный бомбами плацдарм. Готовясь к бомбардировке гигантской цели, армейские координаторы не обратили поначалу внимания на мечущуюся у неё по броне маленькую человеческую фигурку. Полупрозрачный, бесформенный призрак-Троян был им со спутника и подавно не виден. Но, подведя итоги операции и проанализировав все собранные данные, включая те, что были получены на моих допросах, чистильщики пришли к выводу: я им не солгал. Уникальная драка между мной и Трояном действительно имела место и протекала именно так, как я её описывал.

Да, каюсь: я выдал военным всё как на духу. К чему вообще мне было лгать, упорствовать или выгораживать кого-либо на допросах? Наоборот, пообещав дознавателям говорить правду, я заключил с ними сделку, чтобы после следствия все обвинения с Жорика и Динары были официально сняты. А сами мои товарищи — отправлены за Барьер без наручников, как полностью искупившие свою вину свободные граждане.

Проконтролировать, исполнили чистильщики нашу договоренность или нет, я, естественно, не мог. Но с какой стати им было мне лгать? Тяжких преступлений за Дюймовым и Арабеской не числилось; по крайней мере, я ни о чём подобном не знал. И заработать себе амнистию было для них на порядок проще, чем тем сталкерам, коих угораздило провиниться перед военными.

Сам я о такой амнистии не мог даже мечтать, ибо за последние пять лет не однажды проливал кровь бывших собратьев по оружию. Что они мне при поимке сразу же инкриминировали. И были правы, поскольку иного, более удачного — и вдобавок законного — повода завладеть моими сокровищами у них не имелось. Однако после истории со Жнецом и Трояном мои нынешние хозяева больше не смотрели на меня, как на ходячую шкатулку с драгоценностями. Которую они, на моё счастье, не стали опустошать и вышвыривать на помойку, едва лишь им выпал такой шанс.

Испокон веков военные почему-то считаются в народе туповатыми солдафонами. В действительности это, конечно же, неправда. И потому закономерно, что командование Барьерной армии (без сомнения, моя судьба решалась где-то на том уровне) предпочло сиюминутной выгоде в триста миллионов баксов дальнейшее изучение моего феномена. Благо, новые данные о нём и о Жнеце дали исследователям уйму свежей пищи для ума. Разрушенный нами уникальный двигатель исполинского биомеха был некогда фактически в него вживлён и по своей структуре подозрительно напоминал моего энергетического симбионта. Но если восстановить первый не представлялось возможности, то второй находился сегодня в полном распоряжении учёных. И мог послужить им рабочей моделью компактного силового агрегата, который шутя перемещал по суше колесную махину весом в миллионы тонн.

Технология, чей гигантский потенциал был очевиден даже профану и оценивался несоизмеримо выше каких-то жалких трёхсот миллионов долларов.

Впрочем, проверить «двигательную» теорию на практике было проблематично. Убеждён, многие «толстолобики» Центра хотели бы попытаться извлечь из меня источник аномальной энергии и пересадить его в какую-нибудь энергоёмкую военную технику. Также убеждён, что идея эта не была отвергнута, а осталась в качестве резервной. До той поры, пока наука не получит твёрдую гарантию, что, очутившись вне моего тела, бесценный паразит не умрёт, а будет пригоден для дальнейших исследований.

Сегодня учёные были ещё не готовы пойти на такой рискованный шаг. Поэтому проводили более предсказуемые, с их точки зрения, опыты, подвергая меня беспрерывным физическим и психическим перегрузкам.

«Толстолобики» лелеяли надежду увидеть наяву то, что было запечатлено на спутниковой съёмке. А именно: переход моего симбионта в автономный режим функционирования по достижении мной некоего экстремального предела. И поскольку найти этот предел можно было, лишь подвергнув меня крайней опасности, я был вынужден изо дня в день испытывать на своей шкуре спартанские лишения.

Убедить учёных, что за годы моей «алмазной» жизни подобная вспышка гнева охватывала моего паразита лишь однажды, не получалось. На слово мне не верили, а доказать, что единственный враг, кого он реально боится — это Троян, — я не мог. За что и страдал неимоверно.