Линкольн

Шерман шел по Декэйтерской дороге на восток. Поднявшись на гору, он остановился, чтобы в последний раз взглянуть на дымящуюся Атланту. Солнце стояло над горизонтом. В его косых лучах сверкали стволы 55 тысяч ружей в руках у отборных солдат, ветеранов, доказавших свою способность действовать, маршировать, совершать длительные переходы; это были люди, получившие иммунитет от многих заразных болезней, вышедшие невредимыми из ряда тяжелых кампаний. У каждого из них был запас в 40 патронов, а в фургонах еще дополнительно по 160. Каждую из 65 пушек тащила четверка лошадей. 2 500 фургонов, запряженных шестерками мулов, были нагружены припасами и фуражом. 600 крытых санитарных повозок, каждая с парой лошадей в упряжке, сопровождали армию. Между Шерманом и его другом Грантом, находившимся у Ричмонда, лежало расстояние в тысячу миль — города, поселки, долины, полные злейшими врагами, людьми, чья ненависть усиливалась горечью отчаяния.

За месяц до выступления в поход Шерман писал жене, что в процессе революций можно наблюдать взлет и падение людей: их то превозносят, то оскорбляют.

Вспоминая веселые солдатские песни, распевавшиеся в утро выступления из Атланты, Шерман позже напишет жене: «Я никогда не видел более уверенной в своих силах армии. Солдаты думают, что я все знаю, а они все могут». В последних числах октября он ей признался в письме, что затеял рискованную игру: «В течение нескольких месяцев ты ничего не будешь знать обо мне. Только военное министерство будет знать, где я, да еще мятежники, так что ты сможешь лишь приблизительно представить себе мой путь».

Армия Шермана насчитывала 218 полков, мобилизованных и экипированных примерно двумя десятками штатов. Огайо представляли 52 полка, Иллинойс — 50 полков и т. д. Начиная с 15 ноября армия шла четырьмя колоннами, захватывая полосу шириной в 20, 40 и больше миль. Она осуществляла систематическую кампанию разрушения. Незадолго до этого Джефферсон Дэвис, выступая в Огасте, сказал: «Один только штат Джорджия производит достаточно продовольствия, чтобы прокормить не только население самого штата и воинские части, находящиеся на его территории, но и армию Виргинии». Вот на эту житницу, на этот склад продовольствия конфедератов и обрушился Шерман. Армия сжигала, портила, уничтожала все, что она не могла съесть или увезти.

Шерман считал, что теперь южане получили ту войну, которой они добивались. До сих пор только пограничные штаты страдали от военных невзгод. Теперь война пришла в самое сердце далекого Юга.

Не угрызения совести мучили Шермана — его беспокоило одно: удастся ли выполнить график движения? Придет день, он и Грант соединят свои армии, но только в том случае, если расписание было правильно составлено. Тогда настанет конец войне.

Он отправился в поход налегке. В седельном вьюке, который вез его ординарец, лежала «смена белья, мои карты, фляжка виски и пачка сигар». Он мог жить, как простой солдат; часто видели, как, обернувшись одеялом, он спал на голой холодной земле. До поздней ночи он проверял все до мелких деталей, но рано утром он уже ходил по лагерю; иногда он днем возмещал недостаток сна, задремав где-нибудь минут на десять-пятнадцать.

Когда войска получали приказы, которые поначалу казались невыполнимыми, солдаты и офицеры говорили: «Ну что ж, ведь он ошибиться не может».

В ходу был избитый анекдот о двух солдатах конфедератской армии, находившихся в сторожевом охранении. Кто-то якобы подслушал, как они делились слухами: «Эти янки не смогут больше получать продовольствие по железной дороге, потому что Уилер взорвал тоннель под Долтоном». — «Черт возьми, неужели ты не знаешь, что Шерман везет с собой запасный тоннель?»

О разрушении железных дорог Шерман писал: «Я лично занимался этим вопросом». Прошел месяц, и 265 миль железнодорожного полотна стали непригодными для транспорта.

Бригадные командиры имели право наряжать отряды для фуражировки, примерно по 50 человек в каждом, под командой одного или двух офицеров. Отряды уходили на рассвете, точно зная, где им предстоит в течение дня соединиться с продвигающейся вперед армией. Уклоняясь на 5–6 миль в сторону от маршрута бригады, отряды посещали все плантации и фермы в районе их действий. Они захватывали фургон или семейную карету, нагружали ее беконом, кукурузной мукой, индюками, утками, цыплятами, «всем, что могло служить в качестве продовольствия или фуража», как говорил Шерман. Они возвращались на большую дорогу, обычно раньше подхода обоза, и отдавали бригадному интенданту все собранное за день.

Шерман откровенно признавал, что «эти отряды фуражиров, несомненно, совершали грабежи, мародерствовали, совершали насилия». Ему сообщали, что солдаты отбирали драгоценности у женщин, откапывали тайники с фамильным серебром, отбирали ценные вещи, которые никогда не передавали интендантам. «Но эти грабежи носили случайный характер и были исключением из правила. Я ни разу не слышал о случаях убийства или изнасилования».