Линия разлома

Гарри Миниц вышел встречать гостя к самим дверям. Он был типичным для ЦРУ прохиндеем – невысокого роста, улыбчивый, всегда готовый пошутить. Люди в ЦРУ шли с самыми разными мотивами. Очень мало кто действительно хотел защищать свою страну – после двух-трех лет в конторе таких остались единицы. Одни хотели внушительное резюме, с которым можно лет в тридцать пять уйти на частные хлеба и получать в два-три раза больше, чем на госслужбе. Другие в открытую занимались темными делишками – начиная от содействия в размещении грязных денег за рубежом и соучастия в торговле наркотиками и заканчивая сговором с агентами и дербаном денег, выделяемых на оплату услуг агентов. Все просто – агенты несут всякую белиберду, их куратор, не проверяя, ставит сообщению достоверность и отправляет в Лэнгли, деньги делятся между агентом и куратором. Гастингс знал эту грязную подоплеку агентурной работы, и не счесть решений, которые были приняты в Вашингтоне на основе этой чуши. Каждый из кураторов знал, что там хотят услышать, – и намекал агенту, что именно он должен подтвердить, а то и сам составлял сообщения за него. Конечно, сообщения должны были проверять аналитики – но каждый из них хотел выглядеть провидцем, а после 9/11 нормой поведения в разведсообществе была паранойя. Если ты предупреждал напрасно – ты можешь сказать, что проявлял бдительность и беспокоился о безопасности страны. Если же твои мрачные прогнозы сбудутся – тебя будут считать гением и первому наливать кофе на совещаниях. Эйфория девяностых прошла, тот мир просто сдуло, снесло валом плохих новостей со всех сторон. Падающие рынки, выселенные из домов люди, потеря работы, очередные взрывы, зашкаливающий дефицит бюджета. Это был мир плохих новостей – и в хороших никто не был заинтересован. А ЦРУ уже давно давало ту информацию, какую хотели видеть на Капитолийском холме, работая рука об руку с журналистами. Во многом поэтому он покинул ЦРУ, не желал участвовать во всем этом безумии.

Миниц провел его в свой кабинет, предложил кофе и торт с корицей – что напоминало о Лэнгли, коронные блюда тамошнего буфета. На стене «я люблю себя» – фотографии с лидерами боевого крыла «УНА-УНСО» и порванный трехцветный русский флаг. Дурной тон, очень дурной. Будучи сам начальником станции, Гастингс считал, что они должны быть бесстрастными наблюдателями, но никак не болельщиками. Тем более – что этот флаг взял в бою явно не он.

Они поговорили обо всем – о политической погоде в Вашингтоне и об игре «Вашингтон кэпиталс». Поговорили и о «Бруклин Доджерс» – оказалось, что они оба болели за этот бейсбольный клуб, несмотря на то что он переехал с Западного побережья на Восточное. Обычный, ни к чему не обязывающий разговор двух мужчин, оказавшихся в чужой стране.

В продолжение Миниц с заговорщическим видом вынул из стола бутылочку «Медовой с перцем».

– Не хотите?

– Я пас…

– А жаль, – Миниц улыбнулся, – здесь бывает холодно. И только эта дрянь спасает от простуды.

– Сейчас здесь жарко.

– Это верно…

Начальник станции спрятал бутылку в стол, спросил внешне беззаботным тоном:

– И что об этом думают в Вашингтоне?

– Честно?

– Ну, если вы, госдеповские крысы, еще на это способны…

Миниц шутливо навел на нового посла палец, выставленный как пистолет, имитируя выстрел…

– Во-во.

– Так что…

– Вашингтон думает… – Гастингс сделал паузу, будто размышляя, – что здесь все слишком затянулось…

– Даже так…

– Ты знаешь систему, Гарри. Всем нужны результаты. Вчера.

– Да уж…

Миниц сел напротив, чтобы создать «доверительность». Проблема была в том, что Гастингс знал все эти приемы назубок… его этим было не обмануть. Ни доверительным тоном, ни якобы секретной информацией.

– Давай начистоту. Мы все понимаем, какое дерьмо тут происходит. Лично я, будь моя воля, посадил бы половину местных властей на скамью Гаагского трибунала – они это п…ц как заслужили, о’кей? Но и ты, и я знаем, почему мы здесь и почему должны целовать ублюдков в задницу.

– И почему же?

– Большая игра, друг. Она самая.

Большая игра… под этими словами разрушилась не одна империя.

– В Туманном дне хотят понимать, что мы от этого получаем.

– Что получаем? Мы получаем то, что, пока русские здесь, они не могут быть где-то еще, о’кей? В том числе там, где мы не хотели бы их видеть.

– А почему бы с этим не справиться Европе. В конце концов, мы больше десяти лет тащили этот гребаный воз. Знаешь, как переводится «ISAF»?[35]

– «Я вижу американцев сражающихся». Бывал там?

– Ирак. Дерьмо ничуть не лучше.

– Да, точно. Я читал.

Миниц расслабился – совсем не стоило бы говорить послу, что он читал его личное дело, совсем не стоило бы.

– Так вот, может, предоставить европейцам разбираться с этим самим?

Миниц отрицательно погрозил пальцем:

– Какая наивность.

– Возможно. Зато это экономно.

– Это п…ц. Европа, даже вместе – слабее нас одних. И что еще хуже – она слабее русских.

– Пусть становятся сильнее.

– Ерунда это все, не станут они сильнее. Они совсем охренели. Носятся с правами человека, как с…

Миниц вдруг осекся.