Линия фронта

Редкая пороша трусила на разгоряченные лица. Буряк нагреб в ладонь снега и приложил к губам Янкина. Тот благодарно посмотрел на сержанта. К раненому нагнулся Наумов:

— Не робей, корешок!

— Я ничего…

— Дома почти. Лечить будем!

— Дома… Напиши… — Глаза у Янкина расширились, и он умолк.

Бросок взвода к левому флангу был неожиданным, и саперы с ходу врезались в немецкую цепь. В заношенной форме, промокшие и облепленные снегом, красноармейцы неслись огромными скачками. Впереди мчался с поднятыми, как факелы, руками Дубак. Обе кисти у него были оторваны, по рукавам текла кровь; опешивший немец вскинул автомат, но не попадал пальцем на скобу.

Крутов бежал в самой гуще.

— Бей… бей… — лихорадочно выдыхал он.

Дубак был как знаменосец. Он держался впереди, но силы оставляли его. Истекая кровью, учитель резко повернул вправо, на нейтральную зону, пересек границу минного поля и пнул ногой проволочную оттяжку. Плеснул огонь…

Это было как сигнал. Единым натиском саперы загнали противника на взрывное заграждение. В воздух поднялись еще мины, шрапнель косила фашистов. Вслед за немцами вывалились в образовавшуюся брешь красноармейцы. За спиной у них татакал взводный пулемет, и все знали — это Туркин не давал врагу подняться.

И все же с десяток фашистов прорвалось к проходу. Без выстрела кидались они от кочки к кочке, настигая Евгения.

Евгений видел немцев и ждал пули в спину. Над ухом у него кто-то заорал:

— Отходи-и!

Евгений никак не мог вспомнить фамилию кричащего, но послушно вскинулся и запетлял.

Над головами опять взвились ракеты. Двое одолевших минное поле бойцов залегли и открыли огонь. Это вызвало заминку у преследователей, и взвод разрозненными группками схлынул в нейтральную полосу.

Подбирая раненых и отстреливаясь, саперы уходили к своим. Однако на плечах у них еще висела погоня. Лишь в нейтральной зоне немцы мало-помалу отстали, и только один, разгоряченный и взлохмаченный, не отступался. Евгений слышал за спиной хруст, но подняться уже не имел сил. Он полз, и рядом с ним полз еще кто-то из своих. «Сашка…» — узнал наконец Евгений. Тот неотступно следовал за командиром, волоча на ремне перебитую осколком винтовку. «Ты зачем?» — глазами спросил Евгений. «Туркин велел», — громко доложил Сашка и оглянулся. Где-то там Туркин со своим ручником еще подавал голос, он беспрестанно менял позиции, и фашисты в неразберихе никак не могли его подавить.

Безоружный Сашка зудел над ухом: «Стреляй!.. Стреляй!» Но Евгений не мог выстрелить: не вправе был рисковать последним патроном.

Немец догнал их возле увитой снегом воронки.

Евгений повернулся. Зеленоватый свет четко выделил фашиста. На непокрытой голове его блестел снег. Сейчас Евгений не промахнулся бы.

Их разделяла метровая воронка. На дне ее лежал давнишний, попорченный зверем мертвец, и даже мороз не мог заглушить сладковатый трупный запах… И Евгений, и Сашка, и немец, казалось, оцепенели…

Ночной бой затухал. Наумов с Буряком ползком волокли по запорошенной целине Янкина. За ними тащился комиссар.

На левом фланге еще достукивал запоздалый пулемет, но оборона уже погрузилась во мрак, минеры поднялись. Не сговариваясь, они приняли влево — туда, где прорвалось в нейтральную полосу ядро взвода.

Нейтральная полоса… Ни днем ни ничью не прекращается здесь невидимая жизнь. Сотни глаз и приборов контролируют каждый клок истерзанной и облитой кровью полоски земли. Разведчики и саперы, наблюдатели и снайперы — все те, у кого крепкие нервы и твердая рука, — ведут там никогда не стихающее сражение. Все пристреляно и перекрыто огнями на этом узком пространстве, всюду поставлены хитроумные ловушки на людей, и лишь бескорыстный посланец природы — снежный полог милосердно укутал избитую и обожженную войной землю.

Глухая тишина придавила нейтральную полосу. И в этом гнетущем безмолвии скрадывались шорохи, стоны и горячечные безголосые жалобы раненых.

— Прошли наши, — тихо сказал Бойко.

— Не все… — отозвался Наумов; его внимание привлекли расплывчатые пятна в стороне. Оставив Янкина, он вскинул автомат и подался туда. Отмерив шагов двадцать, Наумов достиг воронки, навис над немцем. В горячке тот не сразу ощутил опасность, а когда обернулся, сапер уже валился на него.

Немец пальнул вверх, и вражеская оборона вновь ожила, на нейтральную полосу брызнули огненные струи; очереди обдали воронку, прижав саперов к земле, и в этот миг немец вскинулся и нырнул в темноту.

— Ушел… — обиженно, как мальчик, пожаловался Сашка.

— А ты куда глядел? — буркнул Наумов. — Угробил бы фриц командира!

Сашка молча показал раздробленную винтовку, но Наумов не смягчился:

— Зубами грызи, Аника-воин!

— Ты угрыз, батя? — съехидничал Сашка.

К воронке подтянулись Бойко и Буряк с Янкиным на руках.

— Цел командир? — спросил Бойко.

— Цел.

— Кого нет?

— Туркина нет… Дубака… еще троих.

Переждав пальбу, саперы помалу двинулись дальше. Они поочередно несли беспамятного Янкина. Возле Евгения брел, как слепой, устало путаясь под ногами, Сашка-парикмахер, У своей проволоки он облегченно вздохнул:

— Кончилось…