Линия фронта

Не доходя до аптеки, Зырянский спешно простился, пообещав зайти позже. Муся не ответила. Она была подавлена и едва держалась на ногах. Она хотела сказать Евгению, что Костик в городе и заходит к ним, но что-то сдержало ее — и она прикусила язык.

На лице Зырянского, старого друга семьи Поричек, отпечатался испуг. Дрожащей рукой прикрыл он наружную дверь и проследовал за Галиной Тарасовной.

— Слава богу, хоть вы… — вздохнула она, препровождая гостя через длинный неосвещенный коридор.

— Я на минуту…

— Что творится? А?

— Германская администрация наведет порядок.

— Что это, бомба?

— Акция. Террор, наверное… Кто знает?

— Но кто на кого? Боже, такая сила! Говорят, много погибло этих… германцев…

— Да… виновных накажут.

От Зырянского тоже несло дымом. Галина Тарасовна отодвинулась.

— Представьте, перешел я возле Театральной площади, иду… И кого б, вы думали, встретил?

— Кого?

— Вашу дочку, а мою симпатию. И не одну, с провожатым.

Галина Тарасовна обеспокоенно переспросила:

— Возле оперы?

— На Владимирской горке! Я за ними гнался по всему Крещатику… Камни летят… Да, кто этот юноша, ее спутник?

— Не знаю. Видимо, знакомый.

— Он из армии? — опять, будто невзначай, спросил Зырянский.

— Не знаю. Теперь все как-то… откуда-то…

— Он, вероятно, пожелает работать? И в этой связи я обращаюсь к вам, уважаемая. Ваше материнское слово важно для Муси… Да и вы сами определяйтесь.

Зырянский не впервые затевал подобный разговор. Галина Тарасовна всякий раз будто и соглашалась с его доводами, но поступать на работу отказывалась. Где-то в глубине души оставалось у нее что-то не сломленное, и она крепилась, выискивая все новые и новые поводы для отказа.

— Поверьте, нужно выжить… — внушительно и несколько конфиденциально убеждал Зырянский. Галина Тарасовна согласно кивнула, и гость продолжал: — Ради детей… Для них живем на этом грешном белом свете…

Это звучало убедительно, но Галина Тарасовна с тревогой наблюдала неспокойные глаза Зырянского, и ей казалось, будто они украдкой что-то ощупывают в комнате. И невольно на ум шли жуткие слушки о делах местных, «своих» сотрудников-новой власти.

— Да-да… выжить… — машинально соглашалась она.

— Вот именно! Я вас в хор…

— Нет, спасибо, У меня пропал голос… горло…

Галина Тарасовна помалу приходила в себя после первых дней растерянности. Действительно, нужно было жить. Но как? Она не хотела повторять ошибок или совершать новые. Довольно того, что застряла с дочкой в городе.

— Напрасно! Напрасно, дорогая… И Мусеньку пристроил бы… Успех гарантирую. К слову, где это наша барышня?

— О нет… А Муся на кухне.

— Но почему — нет? Работа всегда добро.

Галина Тарасовна тяжко вздохнула:

— Я верю…

— Во что?

— В правду. Есть же мстители, они кидают бомбы!

— Вам бы о хлебе насущном подумать, а правда потом.

О хлебе насущном ей действительно приходилось думать… В последние дни она уже вплотную познакомилась на рынке с системой натурального обмена. Она долго и неумело решала, что вынести из дому, и никак не могла представить себя в роли торговки. Однако все вышло проще, нежели она рисовала себе. К ней приблизилась какая-то особа и без обиняков спросила: «Что спускаешь, барынька?» «Барынька» стыдливо развернула пальто. Перекупщица ощупала материал, глянула, нет ли моли. За новое пальто она выдала паляницу. Несчастный этот хлебец принес и радость и унижение; Галина Тарасовна всю дорогу, с самого Сенного базара, держала золотую буханку двумя руками. Ей мерещились какие-то давным-давно сгинувшие беспризорники, способные нахально выбить из рук пакет, хотя в действительности главную опасность представляла немецкая солдатня, которая шныряла по рынку и время от времени бесцеремонно обшаривала и покупателей и торгашей.

От паляницы той ничего уже не осталось, и она мысленно рылась в своем гардеробе.

— Продуктовые карточки обещают… — сообщил Зырянский.

Тут было о чем подумать. Галина Тарасовна невольно припомнила не так давно отмененные хлебные карточки. Но тогда их выдавали всем. А теперь — кому, за какую цену? Она глянула в глаза улыбающемуся на фото Юрию и подумала: «Дождусь…»

— Где теперь наши? — сорвалось у нее.

— Вы — ребенок, дорогая. Не стройте иллюзий. Нынче на жизнь пр-другому смотрят.

— Война не кончилась.

— Для нас с вами кончилась! Вы расстроены, я понимаю… — Недовольный Зырянский начал прощаться. Галина Тарасовна вновь отметила в его взгляде что-то недоброе, оценивающее и опять смутно связала Зырянского с «грабиловкой», как называл народ пятнадцатый дом по улице Короленко — гестапо.

3

Прошлой ночью Евгений с Борисом и Сашкой-парикмахером не сумели выйти из города. Они нерасчетливо сунулись на дорогу и едва унесли ноги от патрулей. Больше часа петляли по малознакомым окраинным переулкам, пока не забрели в какой-то двор, где до утра таились за дровяным сараем, слушали стрекот немецких мотоциклов и автоматов. В небе отсвечивали сполохи пожара. Евгений ловил тревожные ночные звуки и с сожалением думал, как мало дала их вылазка в город. Да, нелегко было добыть в те дни полезную информацию!