Линия фронта

— А-а, нашкодил… — в тон ему отозвался Владимир Богданович. Он весь исходил благодушием и добротой и в эти счастливые мгновения готов был не замечать явной фамильярности и, может быть, даже непочтения со стороны подчиненного.

На первой же просеке трофейный грузовик свернул с дороги и скрылся в зарослях. Возбуждение разведчиков помалу схлынуло, на смену подступили удовлетворенность, уверенность в себе и, наконец, расслабленность. Это был отдых, голоса стали тише, спокойней. Ехать было хорошо, ветки орешника и подростков-рябинок гладили разведчиков, и в этом чудилось что-то невоенное, давнишнее, может, из детства или юности. Сахончик умышленно подставлял щеки под зеленые лапы и вслух, не таясь, заливался.

Просека перекинулась через песчаный бугор, врезалась в ельник и привела к болоту; пришлось машину бросить. Напоследок Буряк выдернул из замка ключ, спаренный кольцом с грудастой, в рыбьих чешуйках и с хвостом дамочкой-зажигалкой, и по-хозяйски убрал в кошелек.

— Заче-ем? — удивился Сахончик.

— Трофей. После войны вернусь с канистрой!

Сахончик разочарованно развел руками — дескать, не поняли друг друга. — и что-то забормотал себе под нов.

Но Владимир Богданович не мог бесконечно допускать подрыв дисциплины, ее коренных устоев. Он и без того убедился, как, разлагающе влияла на личный состав техника: стоило посадить разведчиков на машину — и на́ тебе, дурь в голову, понесли кто во что горазд, все смешалось, кто старший и кто младший…

— Это что же, прения в строю? — строго спросил он.

Сахончик сделал вид, будто слова взводного относятся не к нему, и светлыми, невинными глазами рассматривал седую, давно не стриженную шевелюру Владимира Богдановича. Взгляд его был прямой и открытый, отводить глаза ему было нечего, он ненароком отметил капельку пота на кончике командирского носа и крепче сжал губы. Владимир Богданович уставился на строптивца, готовясь подавить в зачатии малейший выпад, но ничего не дождался.

Какое-то время разведчики молча продирались в зарослях. Владимир Богданович невольно втиснулся в колонну, он попал как раз за Сахончиком и глядел ему в затылок. Обогнать строй он не мог. Буйное переплетение сочного низинного ольшаника, хвойного подлеска и еще каких-то цепких зарослей исключало всякое шатание и разброд в строю. С одной стороны, это было куда как хорошо, но с другой — Владимир Богданович ощущал излишнюю связанность, ему не удавалось привычно ступить шаг-другой в сторону и заботливым командирским оком охватить подчиненных. Он недовольно пыхтел в затылок Сахончику, с непривычки сбивался с ноги и наступал ему на пятки.

На закате взвод пересек болотистый ручей и поднялся на сухое плато. В глаза разведчикам брызнуло багряное солнце, лес почти враз сменился, пошла рослая, с подпалинами сосна да белобрысые, далеко заметные березки. В воздухе припахло дымом, разведчики думали — гарь, но скоро учуяли, что откуда-то наносило запахи с кухни. Кухонный дух всегда поднимал настрой, звал служивых к себе, примагнитил он и разведчиков — в конце концов, где варево, там и люди, и петлять по лесу за здорово живешь было ни к чему; пришло время выбирать маршрут ближе к отходящим немцам. Конечно, кухня кухней, но всяк понимал, что там вряд ли отколется: чужое… Владимир Богданович, не мешкая, назначил привал и с напарником подался на сладкий дымок — разобраться, что к чему.

Смеркалось, когда он вернулся и объявил, что в сухом бору расположились — похоже, ночевать — вражеские артиллеристы; орудия не расчехляли, как стали с марша, так и стояли, не занимали позиций, даже щелей не обозначили, приткнулись, и баста… На дороге — пост.

— Щипаные, через одного с бинтами. — Владимир Богданович пригляделся к часам и коротко распорядился: — Спать.

Поднялись разведчики ровно в два ночи. Под кронами — хоть в жмурки играй, но в прогалинах над головами мигали далекие летние звезды. Ночной холодок быстро прогнал сон, бойцы беззвучно разделились по боевому расчету и выдвинулись к дороге.

Перед глазами у Владимира Богдановича мельтешил Сахончик.

— Сапоги прихватишь, — бросил Владимир Богданович. — Голенища раструбом, присадистые…

Владимир Богданович сказал это и забыл, но перед мысленным его взором выпячивался часовой — артиллерист в красно-бурых присадистых сапогах… «Да, да, нельзя солдату без сапог. А судить грехи без нас найдутся…» — мысли его заскользили черт-те куда, он вспомнил первые свои шаги, когда вступил в командование взводом; положение на фронте сложилось в ту пору ой какое незавидное, а нужно было — брали «языков», документы, высматривали огневые точки, штабы, связь. Владимир Богданович никак не мог встряхнуть себя, не понимал, то ли его сегодняшнее состояние высучилось суровой ниткой из прошлого, то ли само прошлое возродилось из нынешней минутной расслабленности.

Мысленно как бы пребывая в ином мире, Владимир Богданович все же вывел подразделение точно к расположению немецких артиллеристов. Под сосной стоял, похоже, штабной автобус. Разведчики поприсели за штабелем сложенных в лесу метровых чурок, выслушали последние наставления.