Моя нелюбовь к собственной персоне достигла, если можно так выразиться, своего пика, когда, после выхода из печати моей монографии, журнал Telerama послал меня на фестиваль в Каннах взять интервью у Херцога, представившего там свой новый фильм «Фицкарральдо». Мои друзья считали, что с поездкой в Канны мне очень повезло, я же находил все это ужасным: несколько дней сплошного унижения. Начинающий журналист, без связей, я находился у самого подножия той лестницы, где наверху парят в эмпиреях звезды, а ты топчешься в самом низу, за барьером, в толпе простых зрителей, мечтающих хоть одним глазком поглядеть на небожителей, а если очень повезет, то и сфотографироваться с кем-нибудь из них. Из этой толпы я почти не выделялся, разве что стоял чуть выше, но я лишен наивности этих людей, позволяющей им в конечном счете, быть довольными своей судьбой, а аккредитация открывала доступ только на самые неудобные просмотры. Словом, я был самой настоящей шелупонью. В тот день, когда жюри смотрело «Фицкарральдо», моему издателю пришла в голову мысль устроить в фестивальном дворце, после сеанса, продажу моей книги с автографом героя. Я сидел за маленьким столиком, на котором лежали экземпляры монографии, и ждал покупателей: в будущем мне часто придется сидеть вот так же в салонах и книжных магазинах. Это, в принципе, совсем не просто, а для меня, еще не обстрелянного бойца, тогдашний опыт обернулся суровым испытанием. Ведь публику, выходящую из просмотрового зала, все фестивальные дни забрасывают огромным количеством всякой печатной продукции: пресс-релизы, альбомы с фотографиями, биографии звезд и всевозможные брошюры. Она не знает, что делать с этой макулатурой, а уж идея покупать что бы то ни было кажется ей просто шокирующей. Большинство зрителей, проходивших мимо моего стола, не обращали на меня никакого внимания, лишь некоторые, усталым и равнодушным движением завсегдатая бесплатных фуршетов, снимающего с плывущего мимо подноса дармовой бокал с шампанским, хватали со стола экземпляр моей книги, уже шаря вокруг глазами в поисках мусорного ящика, куда бы можно было ее кинуть, как политическую листовку, взятую из трусости или из жалости к распространителю. И мне приходилось бежать за ними и извиняющимся тоном объяснять, что за это надо платить.
Но даже это унизительное занятие не идет ни в какое сравнение с интервью с Херцогом. Накануне назначенного дня я через пресс-секретаря передал ему свою книгу. Я знал, что режиссер не говорит по-французски, и потому не ждал от него особой реакции, однако надеялся, что он примет молодого человека, который целый год корпел над своим трудом, более дружелюбно, чем прочую, весьма пресыщенную журналистскую братию, целыми днями вереницей проходящую у него перед глазами – по четверть часа на каждого. Дверь своих апартаментов в гостинице «Карлтон» он открыл мне сам. На нем была бесформенная футболка, брюки как у разнорабочего, грубые разношенные башмаки; впечатление такое, словно он только что, в непогоду, вылез из палатки в базовом лагере где-нибудь на Эвересте. И, ра зумеется, ни намека на улыбку: все как всегда. Я же, напротив, улыбался и, возможно, даже чересчур широко. Я опасался, что пресс-секретарь не предупредил его и что он не отличит меня от других журналистов, но когда мы сели, увидел на столике книгу и пробормотал нечто вроде: «А, вам передали, я знаю, что вы не можете прочитать, но…»
И остановился, в надежде, что он продолжит. Несколько мгновений Херцог молча смотрел на меня с выражением суровой мудрости на лице, какое должно быть у Мартина Хайдеггера или у Экхарта, а потом низким, но мягким – абсолютно восхитительным – голосом произнес (я цитирую дословно): «I prefer we don’t talk about that. I know it’s bullshit. Let’s work »[30].
Let’s work означало: давайте перейдем к интервью, раз нам этой неприятности, как термитов в Амазонии, все равно не избежать. Я был так подавлен и робок, что, вместо того чтобы – чтобы что? встать и уйти? дать ему по физиономии? что можно было сделать в такой ситуации? – включил магнитофон и задал первый из заготовленных мной вопросов. Он ответил и на него, и на все последующие и сделал это очень профессионально.