Лиловый (Ii)

   -- Лишенные эмоций люди не пишут стихов, -- мягко заметил Корвин. -- Поначалу андроиды вовсе не умели этого делать, но когда наши создатели наделили нас эмоциями, мы научились. Как думаешь, почему мы так отличаемся от них? Кажемся

живее

?

   -- ...Не знаю, -- смутился Леарза.

   -- Потому что они дали нам жизнь, -- задумчиво пояснил тот. -- И они балуют нас, как родители балуют единственного, с трудом зачатого ребенка. Нам разрешено все, вплоть до буйного припадка. Сет и Каин могут чисто по-человечески развязать драку. Никто из людей себе такого никогда не позволит: они

старшие

.

   -- Я не очень-то понимаю, Корвин.

   -- Потом, быть может, поймешь.

   Снова зазвенели струны; Тильда вскинула русую голову.

   -- Может, уже хватит философии? -- фыркнула она. -- Сет, сыграй что-нибудь!

   Тот послушно взял первый аккорд, а журналист выудил из сумки еще одну бутылку и протянул ее Леарзе. Больше уж никто о серьезных вещах не разговаривал; Тильда пела, высоким чуть хрипловатым голосом, Корвин принялся вполголоса пересказывать древние мифы обитателей Тойнгира, веривших, что Гвин-ап-Нуд -- священная земля, и небо мягко плыло над ними, и можно было даже воображать, что никаких небоскребов, никакой цивилизации на этой планете вовсе нет, только эти четверо людей на пестром покрывале. Лишь много позже Сету позвонил, заставив его оборвать игру, Каин, уточнил, где их искать: все-таки приедет, подытожил тот. Леарза поначалу неохотно пил знакомый уже напиток, который в прошлый раз утаил от него остаток вечера в тумане, но потом все равно легкая дымка окутала ему взгляд, и к тому же совсем близко сидела Тильда, чье присутствие по-прежнему некоторым образом смущало его. После звонка Каина Сет отложил свой инструмент, и они с Корвином разговорились о чем-то: Леарза не слышал их, Тильда поинтересовалась, как у него с лекциями профессора, и он стал рассказывать ей. Она слушала-слушала, склонив голову набок, потом улыбнулась и невпопад как-то спросила его:

   -- Как тебе с нами? Не страшно? Ты, наверное, злился, когда узнал, кто мы такие на самом деле?

   -- Н-нет, -- растерявшись, соврал он. -- Ну, я... мне все еще немножко не по себе, когда я об этом думаю, но когда я с вами, я просто не могу этого помнить. Вы такие живые, как настоящие люди, и с вами мне даже лучше, чем с... ними.

   -- Значит, мы нравимся тебе?

   -- Да, -- честно ответил Леарза. -- Я забываю о том, что я одинок, когда я с вами. И... и ты красиво поешь.

   Она негромко рассмеялась. А потом вдруг склонилась к нему.

   Сердце у него пропустило удар; теплые чужие губы коснулись его собственных, на одно мгновение, и тут же исчезли. Она почти сразу отвернулась вовсе, а Леарза остался сидеть, как был, ошеломленно глядя в пустоту перед собой. Он не видел, что Корвин и Сет поднялись на вершину холма и стояли, задрав головы, а с неба опускался другой аэро. Сердце теперь наверстывало пропущенное.

   Сам Каин спустился к берегу зеркального озера, огромный, будто древний позабытый бог Кэрнана, он шел широкими шагами по траве, увидев Леарзу и Тильду, поднял руку и громко возвестил:

   -- А вот и я! Не ждали?

   -- Уже и вспоминать перестали, -- смешливо ответила ему Тильда, а Леарза только непонимающе уставился на него. Каин перевел взгляд с одной на другого и коротко хохотнул.

   -- Так я и думал.

   -- Ты расскажешь, чем был занят?

   -- Ни за что, это государственная тайна!

   -- Тьфу на тебя.

   -- Да я и так знаю, чем он там был занят, -- протянул Сет, -- сидел на станции, болтал с другими разведчиками. Я слышал, Таггарт вернулся с Эйреана, думал даже, не с ним ли ты пропадаешь.

   -- Если б с ним, то поминай как звали, -- добродушно ответил Каин. -- С ним как начнешь пить, так остановишься только на следующей неделе. ...Нет, хотя и Таггарт на станции тоже был сегодня, и Морвейн. Эй, Леарза, поедешь завтра с ним? Он, кажется, хотел тебе показать Дан Улад. Он там сам живет.

   ***

   Ночи в пустыне редко совсем безмолвны. Ночи среди людских домов -- и подавно. Ночи имеют свой голос, таинственно шелестящий в темноте, иногда пугающий, иногда завораживающий.

   Но не ночь в Ритире.

   Только холодный свет заливает комнату, в которой не существует иных звуков, кроме дыхания ее единственного обитателя. Жизнь здесь никогда не утихает до конца, но она немая, далекая, будто ненастоящая.

   Он давно уже отучился бояться этого вида и смело подошел к самому стеклу, остановился на краю бездонной пропасти из огней, заглянул туда. До чего же безрассудно храбрым порой делает человека знание!.. Леарза твердо знал, что это стекло так просто не разбить, и мог стоять, сколько захочется, попирая ногами сияющий ад ночного города.

   И пусть немного кружится голова.

   Они возвращались из Гвин-ап-Нуда, еще когда царил ясный день, но солнце неумолимо быстро закатилось за горизонт, как по волшебству, и в Ритире уже был глубокий вечер, когда Леарза спускался с крыши в свою одинокую комнату; только тогда он почувствовал, насколько устал, и в то же время сама усталость будто не давала ему сомкнуть век, заставляла в смятении ходить по комнате туда и обратно.