Лиловый (Ii)

   -- И это верно, -- добродушно согласился Кандиано. -- Но даже великие реки начинаются с крохотных ручейков.

   -- Супруги Камбьянико здесь тоже много говорят о закованных, -- заметил Моро, оглянувшись в зал. -- Однако, полагаю, у вас с ними мало общего.

   -- Есть люди, которые только говорят и ничего не делают, -- отозвался хозяин. -- ...Что же вы думаете по этому поводу, господин Моро? Мне только кажется, или вы интересуетесь философией?

   -- Как любой аристократ, я вожу с ней знакомство, -- сказал тот. Кандиано заметил краем глаза, как Дандоло ухмыльнулся. -- Не могу не согласиться с вами насчет отношения к закованным. Они такие же люди, как мы, но они живут в нищете и вынуждены работать с машинами. Ведь они ненавидят машины, вы знаете об этом?

   Выражение лица Мераза впервые за вечер изменилось. Кандиано не видел этого, однако зеленоватые глаза Моро немедленно оказались привлечены к закованному. Кандиано спросил, несколько озадаченный:

   -- Это так, Мераз?

   -- Значит ли, что рабы должны любить свое клеймо, благородные господа? -- не сразу ответил тот, раздув плоские ноздри.

   -- Удивительно, -- протянул Кандиано. -- Я никогда не задумывался об этом. Спасибо вам, господин Моро, за то, что вы так вовремя подметили это.

   ...Позже той ночью, когда гости разошлись, Орсо Кандиано остался в своем тихом кабинете вдвоем с Меразом, которого угощал кофе из своей турки. Закованный кофе не пробовал никогда в жизни и забавно наморщился, сделав первый глоток.

   -- А мне понравился этот Моро, -- задумчиво произнес Кандиано, обращаясь скорее в пустоту, чем к Меразу. -- Он явно неглуп. Интересно, чем он занимается? Наверняка философией.

   -- Он отличный боец, -- неожиданно сообщил Мераз. -- Я хотел бы попробовать схватиться с ним, мне любопытно, сумею ли одолеть его.

   Кандиано лишь растерянно пожал плечами.

   Два брата между тем возвращались к себе пешком, решив прогуляться, шагали по широкой ярко освещенной улице и громко смеялись.

   -- ...И теперь она попросту не знает, кто ей понравился больше -- ты или этот закованный, -- хохотал Теодато, запрокидывая голову, -- как только у нее шея не отвалилась без конца оглядываться то на него, то на тебя!..

   Моро тоже смеялся, но глаза его оставались холодными.

   -- Этот Кандиано, -- позже заметил он, -- кажется, он эксцентричный чудак. Чего он добивается, взяв себе этого закованного? Он хоть понимает, что всех их к себе домой не притащишь?

   Теодато немного посерьезнел.

   -- Глупости все это. Я думаю, это скорее для привлечения внимания. Ты же видишь, как все на ушах стоят! Только и разговоров, что об этом черноглазом черте. А уж Камбьянико как раздувается, прямо как жаба, чтоб казаться побольше и позначительней. Все это их общество -- мыльный пузырь без особого смысла.

   -- Да, -- неопределенно отозвался Виченте, извлек из нагрудного кармана сюртука портсигар.

   -- Другой вопрос в том, что Кандиано -- человек упрямый, -- пробормотал Теодато, глядя себе под ноги. -- Не чета Камбьянико. Если уж он вобьет себе что-то в голову... А с него станется, а? Только, мне кажется, вся эта ерунда с бездушными ни к чему хорошему не приведет. Человеческой жизни не хватит на то, чтобы изменить сложившиеся устои. ...Да и не люблю я всякие там "великие идеи".

   Виченте и вовсе промолчал.

   ***

   Ночь была бесконечной.

   Он вскинулся в постели, хрипло хватая воздух ртом, и тусклый лунный свет блестел на его львином лбу. Мягко завозилась сбоку от него женщина, он не обратил на нее внимания, соскользнул с кровати и, бесшумно ступая босыми ногами, подошел к белому квадрату окна. Постоял так, уперевшись рукой в стену и ничего не видя перед собою.

   -- Опять?.. -- сонно спросила она, он не ответил. Она осталась лежать; нервная лихорадка охватила его, и он сорвался с места, почти выбежал из спальни.

   Она пришла к нему в ванную, где он разъяренно хлестал ледяной водой себе в лицо, и брызги летели от него во все стороны. Она молча остановилась в дверном проеме и смотрела на него; наконец Леарза поднял на нее взгляд.

   Ее лицо оставалось безупречно ровным, она просто стояла и смотрела.

   Он сипло вздохнул и оперся о край раковины, опустил голову; под ногами был привычный коврик, никаких звезд, никакого...

   -- Пойдем на кухню, -- предложила Волтайр. -- Попьем чаю. Успокоишься...

   Пальцы его с силой сжали гладкую поверхность, так, что побелели костяшки. Он ничего не сказал ей.

   -- Пойдем, -- повторила она. Он не знал этого, но она боялась дотрагиваться до него в те моменты, хоть ей и хотелось взять его за плечо и увлечь за собой.

   Мгновенный приступ гнева сошел на нет; он выпрямился, не глядя на нее, и все-таки пошел следом.

   На кухне зажегся теплый свет низко свисавшей лампы, Леарза отошел к окну, за которым видно было убеленный лежалым весенним снегом двор, прижался лбом к стеклу. Волтайр принялась наливать чай, хоть никто не хотел этого чая, просто ей казалось, что это может умиротворить его.

   Она ни черта не понимала.

   -- Я обречен, -- еле слышно произнес он, не оборачиваясь к ней.