Лилия и шиповник

Монахини не скрывали слез от столь трогательной картины. Да и у Генриха явственно перехватило горло. Он поспешил увести поскорей мальчика на улицу и усадить в карету. Граф д’Ориньяк помогал ему поддерживать парнишку.

— Ну, вперед! — воскликнул принц. — Да не трясите слишком!

Глава пятая

— Вот ты какой... — проговорил король Франции, когда вошел в комнату, где разместили Жан-Мишеля. — Сейчас ты еще слишком слаб, но позже у нас будет обстоятельный разговор. Я благодарен тебе за спасение моего сына, наследника престола. За тобой будет присматривать лучший врач королевства и надеюсь, он вскоре поставит тебя на ноги. А пока что ешь побольше, гуляй по саду и ни о чем плохом не думай. Здесь все желают тебе только добра.

— О, ваше Величество... — только и смог произнести мальчик. У него не хватило слов, чтобы выразить всю признательность.

Коротко всхлипнув, он отвернулся и прижался лицом к подушке, чтобы никто не видел его слез.

— Анри, — сказал король сыну, стоявшему у изголовья постели. — Присматривай за ним. Это было твое желание поселить его во дворце, вот и позаботься, чтобы я не слышал никаких нареканий. Ни от кого. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Принц кивнул. Он понял намек — маленький нищий мог оказаться и воришкой, и даже, кто знает — не убил ли он кого-нибудь!

Король покинул комнатку и мальчишки остались один на один.

Жан-Мишелю устроили постель в комнате рядом с лакейской. В ней поместилось кресло для сиделки, пара стульев, шкаф для белья и, конечно, кровать для больного. На невысокой инкрустированной тумбочке стояли пузырьки с лекарствами и мазью, миска с горячим бульоном, фарфоровое блюдо с булочками и вазочка с вареньем.

Ни врача, ни сиделки в комнате не было, они не решились входить, пока там находился сам король и его сын.

— Жан-Мишель... — принц подошел к окну. — Как ты себя сейчас чувствуешь? Может, погуляем по саду? Погода превосходная! Тебе не мешало бы погреться на солнце.

— Это было бы замечательно, ваше Высочество.

— Ну, тогда давай попробуем встать.

Генрих придержал мальчика под руку, подставил плечо. Жан-Мишель пошатывался от слабости, но упорно шагал.

— Так, так, еще немного... — приговаривал принц.

Конечно, можно было вызвать сиделку, но принцу доставляла удовольствие забота о мальчике.

Выйдя за порог, Жан-Мишель зажмурился, в глаза полыхнуло полуденное солнце. Хоть апрель, но в саду уже все расцвело. Зелень аккуратно подстриженных кустарников переливалась подобно изумрудному ожерелью. Дорожки посыпаны мелким гравием и подкрашены мелом. Видевший всю свою короткую жизнь только нищету бедных кварталов, сейчас Жан-Мишель совсем растерялся от роскоши дворцового парка.

— Пойдем вон в ту беседку, — сказал принц.

Увитая плющом, беседка напоминала крошечный ажурный Капитолий.

Бережно усадив мальчика на скамью, Генрих упал рядом. Все-таки он немного устал, хоть ноша и была почти невесомой.

Немного отдышавшись, Генрих задал вопрос, который мучил его все это время:

— Расскажи, как ты узнал об опасности, которая мне грозила?

Жан-Мишель не спешил с ответом. Он поправил сползшую повязку, откинулся назад, прислонившись к прохладному ковру из мягких листьев плюща. И лишь затем сказал:

— Ваше Высочество... Я не знаю, откуда у меня этот дар, но я иногда вижу, что должно случиться. Очень редко и только если угрожает смертельная опасность.

Словно грозовая туча спустилась над беседкой, скрыв солнце от юного принца. Он содрогнулся, но взял себя в руки.

— Вот что... Расскажи мне про себя. Где ты родился, кто твои родители. Я хочу знать о тебе все.

— Право, моя жизнь слишком незначительна, чтобы о ней рассказывать...

— И все же, — настоял принц.

— Я не знаю ни отца, ни матери, — начал рассказ Жан-Мишель. — Еще младенцем меня нашли на пороге церкви в пригороде Парижа и отнесли в ближайший приют. Там я прожил до девяти лет, а затем меня определили в ученики к булочнику. Это было славное время! На целых три года я забыл, что такое голод. Я мог есть сладкие булочки, правда подгоревшие, что не годились на продажу, но ведь это совершенно неважно. После приютской похлебки это была райская еда! Ну вот... А нынешней зимой... Мне было видение, что пекарня разрушится. Я сказал об этом хозяину, но он только рассмеялся. И когда на следующую ночь крыша рухнула под тяжестью снега, он решил, что это я наколдовал! Он меня так избил, что места живого не было. А если бы мне не удалось убежать, то кто знает, не убил бы он меня и вовсе. Остаток зимы я провел у угольщика, в трех кварталах от пекарни. Помогал пережигать дрова в уголь. Весной я помогал торговкам, носил корзины с овощами. А потом я узнал, что вам, ваше Высочество, грозит гибель и поспешил предупредить. Ну, а дальше вы уже все знаете.

Нехитрый горестный рассказ заставил Генриха призадуматься. Принц не слишком переживал за судьбу простолюдинов, как и большинство дворян. Но сейчас беспокойство захлестнуло его душу мутным болотистым покрывалом.

— Если я правильно тебя понял, ты обладаешь даром предвидения?