Лилии полевые. Царь из дома Давида. Три года в Священном городе

Мы встали рано на заре и стали готовиться в путь. Два темнокожих гаваонитских раба дяди Амоса привели во двор мулов для нашего путешествия, украшенных дорогой сбруей и роскошными седлами, покрытыми вышитой персидской тканью. Два мула, предназначенные только для дорожных запасов, были скоро нагружены. Один был навьючен только вещами Марии и моими, которые нам казалось необходимым взять с собою, и рабби Амос с улыбкой заметил, что у нас товаров не меньше, чем при добром караване дамасского купца.

На восходе солнца мы преклонили колени на крыше нашего дома, обратясь ко храму с утреннею молитвой, присоединив ее к восходящим в небеса клубам жертвенных фимиамов. Затем мы сошли во двор, где нас ждали мулы, и стали усаживаться. Тут же дожидался и сильный, коренастый мул дяди Амоса. Хотя центурион и прислал ему великолепного персидского коня, но рабби предпочел своего мула, говоря, что он и в юности своей не доверялся такому опасному животному, как лошадь, и теперь, в свои преклонные лета, не рискует отважиться на такое опасное предприятие.

Усевшись на мягких подушках наших седел и спустив покрывала, мы с нетерпением ждали появления центуриона с его конвоем. Но вот прибежал посланный им нумидийский101 раб и, упав ниц перед рабби Амосом, сказал, что центурион будет ждать нас на перекрестке двух дорог за равниной, близ Вифании. После этого мы, усевшись поплотнее, отправились в путь через Восточные ворота, только что заново отстроенные Пилатом и названные воротами Цезаря.

Нас было пятеро: рабби Амос, Мария, я да два раба-гаваонита, предки которых с давних лет служили в роде рабби Амоса; еще со времен Иисуса Навина, когда этот народ досаждал вождю своим лукавством, он был окончательно покорен и обречен на вечное рабство. Меня заинтересовала наружность этой странной породы людей. Лица их очень темного цвета, носы орлиные, черные блестящие глаза так и сверкают; складом они небольшие, тонкие, юркие. Они кажутся ловкими и плутоватыми и, говорят, так коварны, что требуют постоянного надзора. Они не способны к привязанности, и доброта не действует на них. От одного из левитов, посещающих рабби Амоса, я слышала, что существует о них предание, будто они происходят от слуг Ноя, с которым и спаслись в ковчеге во время потопа, но они, как низшие, не были включены в семейный список Ноя.

Утро было чудесное. Солнце золотом обливало храм и башни, кровли дворцов, стены и вал, холмы и рощи, долину и ручей. Все сияло в красоте этого дивного утра. Когда мы свернули в улицу, ведущую к Овечьим воротам, мы проехали мимо дома первосвященника Каиафы и увидели его самого; он стоял на мраморном портике своего великолепного дворца. Он был не в парадном облачении, в каком я видела его в храме (с нагрудником, сверкающим драгоценными камнями, и княжеской чалмой на голове); мы увидели его в простом черном, свободном платье с накинутым сверху белым полотняным шарфом; а поверх его седых локонов была надета только ярко-красная шляпа, какие носят все священники. Я и не подумала бы, что это первосвященник, если бы не узнала его по внушительной осанке, и вьющимся белым волосам, и по тому пронизывающему взору, каким он оглядел нас. Он заговорил с рабби Амосом, который приветствовал его поклоном. И я тоже склонила голову перед представителем Иеговы на земле.

Далее мы встретили группу людей с мулами, на которых были навьючены большие клетки с голубями; их везли из Кедронской долины к храму для жертвоприношений. От всего сердца пожалела я невинных тварей! Они просовывали головки сквозь решетку своей тюрьмы и глядели на меня своими кроткими глазами, точно прося освободить их из плена. Я почувствовала, что мои щеки загорелись стыдом при мысли, как мы преступны перед Господом Богом, если эти безгрешные создания должны быть убиты за наши грехи.

Когда Мария осадила мула и поехала сзади меня, чтобы дать дорогу нагруженным громадными клетками мулам, я увидела, что один голубь, испуганный шумом улицы, просунулся сквозь решетку, раздвинув прутья клетки, привскочил и, выпорхнув, понесся на свободе через город и его стены и скрылся в необъятном пространстве неба. Я была очень рада его удаче и пожелала от всей души, чтобы он благополучно вернулся в свое гнездо в пустыне. Перед выходом через Овечьи ворота на Иерихонскую дорогу мы встретили бедного слепого, ведущего свою овцу, или, вернее, – ведомого овцой. Он тоже нес двух голубей за пазухой. Рабби Амос его знает и спросил, куда он идет. Он ответил, что в храм, чтобы принести жертву Богу.

– Да неужели ты, Вартимей, овцу свою обрек в жертву?

– Я обещал ее пожертвовать Богу и страшусь греха, если не исполню обещанного.

– Да ведь овца эта служит проводником тебе! Она заменяет тебе глаза; как же ты останешься без нее?

– Господь пошлет мне другую овцу.