Ликвидатор

Я с изумлением рассматриваю ИМРы, выстроившиеся у основания "четверки". Они поставлены колонной, плотно прижимаясь одна к другой. Я вижу, что по бокам к ним уже приторочены темно-серые листы опалубки. Вот оно что...

Их поставили на вечный прикол в основание стены саркофага. Они послужат арматурой, упрочняющими элементами для его нижней части, которая несет наибольшую нагрузку.

Было нечто зловеще-завораживающее в этом последнем параде "засвеченной" до предела техники. Мы молча переглядываемся с водителем. Он нажимает на газ.

В течение всех моих последующих ходок на ЧАЭС - если мне доводилось бывать в пределах "четверки" - растущая стена саркофага неуклонно укрывала от взглядов разрушенный реактор. Насколько я правильно помню, последний раз я еще мог видеть парашютные стропы на стене разломанного реакторного отделения где-то в конце августа.

Неделей позже мы промучимся всю смену, занимаясь вывозом заброшенной автотехники с территории промплощадки. В компанию к "Уралу", в котором я отсиживался, добавятся скорая-РАФик, ЗИЛ-130, ПАЗик-автобус... Мы грузили их автокраном на борт-длинномер и отвозили на пока еще открытый могильник, где уже ржавели под монотонно накрапывающим осенним дождем десятки, а может, и сотни других автомобилей - от первых пожарных машин и скорых до "насосавшихся" радиации грузовиков, самосвалов, автобусов, кранов, "миксеров"...

С вывозом техники с промплощадки для бригады закончился этап уборки территории ЧАЭС - наиболее неблагодарный и "грязный" с позиции "вторички".

По дороге назад, чтобы не влипнуть на вредном молдаванском КПП, мы пытаемся срезать с трассы в объзд КПП, через лес. Однако все известные нашему водителю съезды уже перерыты траншеекопателем.

Извечная борьба снаряда и брони. Каждый день разъяренная Опергруппа посылает своих опричников перекапывать самовольные объезды, с тем, чтобы вся техника из зоны шла как и положено, через КПП и ПуСО. И так же упорно, каждый день смертельно уставшие команды, возвращающиеся назад со станции в бригаду на свеченных-пересвеченных машинах, пытаются слукавить, объехать КПП, чтобы не тратить время на бесполезную дезактивацию...

Водитель тихо ругается. Молдаване уже маячат на горизонте, когда он, отчаявшись, резко сворачивает вправо, почти перелетая через свежевырытую траншею... Я слышу мат в кузове, но мы уже прыгаем по кочкам лесной дороги, скрываясь в чаще. "Патруля не видел?" - спрашиваю я. "Вроде нет... За нами - никого", отвечает он. "Тормозни, проверю, как там в кузове", - прошу я.

Бойцы ворчат, но понимают, что по-другому нам в бригаду скоро не попасть. Я даю им пять минут на "орошение растительности". Шевчук щелкает дэпэшкой. Здесь чисто, несмотря на обилие хвойных деревьев, которые куда охотнее, чем лиственные, накапливают радионуклиды.

Я отхожу в сторону и закуриваю. В который раз меня одолевает бессильное отчаяние при виде обреченной природы. Сколько поколений пройдет, пока снова можно будет пить воду из этого ручья?

Вздрагиваю от неожиданности - тихо подошедший Шевчук вполголоса говорит мне: "Там, гляди, под раздвоенной сосной...". Я поворачиваю голову и вижу красавца-лося, застывшего под деревом. Может, ему повезет, ведь он уже довольно далеко от станции... Шевчук спугивает его, пытаясь отогнать в сторону границы зоны. Зачем, ведь через ограду ему не перебраться...

Все живое в зоне обречено.

...В тот вечер мы успели в аккурат к открытию бани. После душа, надев чистое белье и подарок Геныка - шикарный танкистский комбинезон, я уселся в нашей палатке на кровать и вытащил свой последний НЗ - пол-бутылки "Пшеничной". Бойцы притаранили мне "привет начпрода", сухпай: пол-кирпича черного хлеба, банку тушенки, кусок сыра, пачку печенья "Шахматное" и банку сгущенки. Под койкой у меня стоял едва початый ящик "Боржоми" - шахтари исправно обеспечивали меня минералкой. Кстати, неделю - или две? - назад всех офицеров перевели в отдельную, командирскую палатку. Мы с Геныком отказались - какая разница, где ночевать, а к нашей РАСТовской епархии мы уже как-то приросли. Начальство не настаивало, а шахтари, по-моему, зауважали нас еще больше.

Я выпил водки, неторопясь закусил тушенкой, выпил еще, закурил.

Водка не брала. Ну ни на чуть. Я встал и взгянул на себя в зеркало, укрепленное на спинке верхней койки. Из него на меня смотрел изможденный мужик с белесо-мучнистым лицом, черными кругами под глазами, тонкой шеей и коротким ежиком волос неопределенного цвета. На шее и на лбу, в местах, не прикрытых воротником или лепестком, темнели бурые пигментные пяна. От прошлого меня остались лишь усы, которые по странной прихоти то ли радиации, то ли пропиточного материала лепестка порыжели...

Гражданка казалась чем-то из другого измерения. Я с трудом вспомнил, как зовут моего завкафедрой.

Размеры вселенной сузились до границ зоны и территории бригады.

Полный п...ц. Прострация. Я сидел и бессмысленно пялился в стену.

Наверное, водка таки достала.

...Дрюня заскочил в палатку и растормошил меня, сказав, что надо идти фотографироваться на пропуск в Чернобыль.