Лики смерти

– Вы боитесь, но вам не нужно бояться. Вы выше их, Дрезден. Весь мир только и ждет вас. Вам открыты все пути. Союзники, которые останутся с вами на годы и десятилетия. Которые вас примут, а не будут чураться вас. Вы сможете выяснить, что же произошло с вашими родителями. Отомстить за них. Найти свою семью. Найти свое настоящее место в мире.

Черт, он выбирал слова, которые били в старую незаживающую рану. Слышать их было настоящей мукой. Они разбередили давние, лишенные смысла надежды. От них я ощущал себя пустым. Потерянным.

Одиноким.

– Гарри, – почти участливо произнес Никодимус. – Я ведь был когда-то очень похож на вас теперешнего. Вы попали в западню. Вы лжете самому себе. Вы притворяетесь, будто ничем не отличаетесь от любого смертного, только потому, что слишком запуганы, чтобы признаться себе в том, что это не так.

Я не нашелся, что на это ответить. Серебряная монета блестела на бархатной подкладке.

Никодимус снова положил руку на нож.

– Боюсь, я вынужден просить вас принять решение безотлагательно.

Дейрдре посмотрела на нож, потом на меня. Взгляд ее обжигал. Она облизнула прилипшие к краю кофейной чашки крупинки сахара и продолжала молча ждать.

Ну и что будет, если я возьму монету? Если Никодимус останется верен своему слову, я по меньшей мере сохраню жизнь, чтобы назавтра снова сражаться. Я нисколько не сомневался, что Никодимус убьет меня, как убил уже Гастона Лароша, Франческу Гарсиа и того бедолагу, что попал в руки Баттерсу. Остановить его не могло ничто, и со всей этой водой, что продолжала литься на меня, я не уверен был даже, что мое смертное проклятие подействует на все сто процентов.

И еще я никак не мог отделаться от мысли, каково это будет – истекать кровью до смерти под этой ледяной водой. Горячая, жгучая боль в горле… Головокружение и холод… Слабость, сменяющаяся теплом, которое в свою очередь сменится идеальной, бесконечной тьмой. Смерть.

Боже, спаси и сохрани – я не хотел умирать.

Но я видел того несчастного ублюдка, которого поработил и свел с ума Урсиэль. Его страдания были хуже смерти. И ведь велик был шанс того, что стоит мне принять монету – и демон, которого я приму вместе с ней, совратит или подкупит меня, превратив в такую же тварь. Я не святой. Мягко говоря, я даже не такой уж и праведник. У меня случались темные помыслы. Они завораживали меня. Они привлекали меня. И не раз и не два я поддавался им.

Вот она, слабость, которую сможет использовать в своих целях демон в древней монете. Я уязвим перед искушением. Демон, Падший, не упустит своего. На то они и Падшие, чтобы заниматься этим.

Я принял решение.

Никодимус внимательно смотрел на меня; его рука с ножом не шевелилась.

– Не введи нас во искушение, – произнес я. – Но избавь от лукавого. Так ведь?

Дейрдре облизнулась. Громила закрыл шкатулку и отступил от меня.

– Вы уверены, Дрезден? – негромко произнес Никодимус. – Это ваш самый последний шанс.

Я слегка обвис на веревках. Смысла в браваде больше не было никакого. Я сделал выбор – вот и все.

– Уверен. Греби от меня, Ник.

Мгновение Никодимус бесстрастно смотрел на меня. Потом встал, держа нож в руке.

– Ну что ж, – сказал он. – Пожалуй, я позавтракал.

Глава двадцать вторая

Никодимус приближался ко мне с почти отсутствующим, рассеянным видом. Холодея, я вдруг сообразил, что он все распланировал на день вперед. Для Никодимуса я больше не был живой личностью. Я был пунктом повестки дня, строчкой в ежедневнике. Вряд ли чувства, с которыми он собирался перерезать мне горло, отличались от тех, что он испытывал бы, выписывая чек.

Когда он приблизился на расстояние вытянутой руки, я не смог удержаться от попыток отодвинуться. Я забился в веревках в отчаянной надежде, что хоть одна из них порвется и даст мне возможность сражаться, бежать, жить… Веревки не рвались. Я не освободился. Никодимус терпеливо ждал, пока я выбьюсь из сил.

Потом взял меня за волосы и запрокинул голову назад и чуть вправо. Я пытался помешать ему, но веревки и усталость свели все попытки на нет.

– Не дергайтесь, – сказал он. – Я сделаю все чисто.

– Разве тебе не нужна чаша, папа? – спросила Дейрдре. Никодимус раздраженно поморщился.

– Что это у меня с головой сегодня? – недовольно буркнул он. – Эй, человек! Принеси ее мне!

Седой слуга открыл дверь и вышел.

Мгновение спустя послышался звук, похожий на захлебывающийся вздох, слуга спиной вперед влетел обратно в дверь, плюхнулся на пол и остался лежать в позе эмбриона.

Никодимус со вздохом оглянулся:

– Помехи… Ну, что еще там?

Когда Анна Вальмон разряжала в Никодимуса свой пистолет, он воспринимал все это со скучающим видом. Когда я впечатал его в гостиничную перегородку, оставив в ней пробоину с очертаниями его тела, у него даже волосы не растрепались. Однако увидев лежавшего на полу перед открытой дверью слугу, Никодимус побледнел, глаза его округлились, и он, сделав два быстрых шага мне за спину, приставил нож к моему горлу. Даже тень его дернулась и отползла подальше от двери.

– Япошка, – зарычал Никодимус. – Убейте его!