— Здравствуй, Клэр, — ответил он и как будто растерялся, не зная, что еще сказать.
Их взгляды встретились, но ненадолго — через мгновение каждый снова смотрел в свою сторону. Линкольн переступил порог, и она увидела, что его куртка припорошена мелким снегом, а за его спиной, в темноте ночи, вьется белая метель.
Она закрыла дверь.
— Я вожусь с камином в гостиной. Снимай куртку.
Он разделся, и, вешая его куртку на вешалку, Клэр почувствовала, что от подкладки исходит тепло. Раньше они просто встречались и говорили, а сегодня она впервые по-настоящему ощущала его присутствие, тепло его тела, впитывала его запах, смешанный с ароматами дыма и тающего снега. Ощущение было настолько сильным, что, даже стоя к нему спиной, она чувствовала на себе его взгляд.
Клэр проводила Линкольна в гостиную.
В камине уже пылал огонь, и его свет ярким полукругом озарял комнату. Клэр села на диван и погасила настольную лампу. Света от огня было вполне достаточно; в тени она как будто искала убежища. Линкольн сел рядом, на некотором, вполне комфортном расстоянии. Нейтральная позиция — то ли друг, то ли любовник, то ли просто знакомый.
— Как дела у Ноя? — наконец спросил он, сохраняя нейтральность даже в разговоре.
— Долго злился, а потом лег спать. В некотором роде ему хочется быть жертвой, хочется чувствовать себя так, будто весь мир против него. И я не могу заставить его думать по-другому. — Она вздохнула и прикрыла глаза ладонью. — Девять месяцев он пилил меня за то, что я, злодейка, силой заставила его переехать сюда. А сегодня, когда я сказала, что подумываю о возвращении в Балтимор, он просто взорвался. Обвинил в том, что я не считаюсь с ним и его желаниями. Что бы я ни делала, я все равно неправа. Не могу угодить ему.
— Тогда тебе остается только угождать самой себе.
— Слишком уж эгоистично.
— Разве?
— Приходится сделать вывод, что я все-таки не лучшая мать.
— Я вижу, как ты стараешься, Клэр. Точно так же, как и другие родители. — Он замолчал и тоже вздохнул. — А теперь и я создаю тебе дополнительные трудности, усложняю тебе жизнь, и как раз в тот момент, когда тебе это меньше всего нужно. Но, Клэр, пойми, для меня другого времени не будет. Я должен сказать тебе это, прежде чем ты примешь решение. Прежде чем покинешь Транквиль. Прежде чем станет слишком поздно вообще что-то говорить, — тихо добавил он.
Наконец Клэр взглянула на него. Линкольн сидел, опустив глаза, устало подперев голову рукой.
— Я не собираюсь обвинять тебя в том, что ты хочешь уехать, — продолжил он. — Этот город не слишком приветлив, долго привыкает к чужакам и далеко не всем доверяет. Но по-настоящему злобных людей — единицы. В большинстве своем наши жители такие же люди, как везде. Некоторые из них невероятно великодушны. Таких еще поискать… — Его голос стих, будто бы его красноречие иссякло.
Воцарилось молчание.
— Ты опять говоришь от лица всех горожан, Линкольн? Или от себя?
Он покачал головой.
— Я говорю что-то не то. Хотел сказать кое-что, но снова пустился в бесплодные рассуждения. Я очень много думаю о тебе, Клэр. Да что там говорить, я думаю о тебе постоянно. Я не знаю, что мне с этим делать, со мной такое впервые. Я стал витать в облаках.
Она улыбнулась. Он всегда представлялся ей этаким суровым янки, немногословным и практичным. Мужчиной, который обеими ногами стоит на земле и никогда не витает в облаках.
Он поднялся и рассеянно остановился у камина.
— Я приехал, чтобы сказать тебе именно это. Знаю, что у нас есть сложности. Прежде всего Дорин. А еще у меня совершенно нет опыта отцовства. Но уверяю тебя, у меня полно терпения, когда дело касается важного. — Он откашлялся. — Не надо провожать меня.
Когда она вышла в прихожую, Линкольн уже подошел к вешалке, собираясь достать свою куртку. Клэр положила руку ему на плечо, и он обернулся. Куртка соскользнула с вешалки и упала на пол.
— Вернись, давай посидим еще немного. — Эта просьба, произнесенная шепотом, и улыбка на ее губах были тем самым приглашением, которого он ждал.
Линкольн коснулся ее лица, погладил по щеке. Она уже забыла, каково это — чувствовать прикосновение мужской руки. Ощущение всколыхнуло в ней такую острую и неожиданную жажду, что, закрыв глаза, она издала стон. Еще один стон вырвался, когда Линкольн поцеловал ее и их тела соприкоснулись.