Лихое время. «Жизнь за Царя»

– А… – махнул рукой атаман и под радостный вопль мужиков вытащил из-под стола упрятанный туда жбан с вином. Передав его разливальщику, сказал: – Не дал бы, да деда уважить надо, чтобы речь ему смазать…

Польщенный дед затряс бородой, прокашлялся и продолжил:

– Ну, паны уехали, а золото да каменья в землю закопали и приставили к ним охрану, да с нею мага-чародея, которому велели клад беречь. А мужики тамошние да стрельцы московские про клад узнали, решили золото себе забрать. Окружили они стан панский. День бились, другой бились, а потом понял чародей, что побьют их всех, сотворил заговор, да обернул всех панов собаками, а сам ударился оземь и вороном стал. Вошли мужики в стан и видят, что там никого и нет – только собаки бегают да здоровенный ворон летает. Искали-искали золото, да так и не нашли. А ворон этот все норовит глаза выклюнуть, собаки за ноги хватают. Стали они в ворона стрелы метать, но все мимо. А собак и саблей рубили, копьем кололи, без толку…

Закончив, дед Мичура обвел взглядом мужиков, ожидая не то похвалы, не то сомнений. Но хвалить или сомневаться народ не спешил, думал.

– Надобно было из пищали стрелять, – заявил Максимка, разливая. – Пуля, она любого во́рона так прошибет, что перья в клочья полетят.

– Так то – во́рона! – хмыкнул Кузька Шалый, молодой мужик, чуть старше Фимки. – А тут маг-чародей… Его надобно серебряной пулей бить. И собак этих, оборотней, – серебром промеж глаз. Они бы померли да в человеков превратились. А потом закопать да кол осиновый им в задницу!

– Где же столько серебра-то набрать, чтобы пули лить? – хмыкнул атаман. – Тут на каждую пулю осьмушку свинца изведешь, а серебро – оно ж легче. Это ж, почитай, фунт серебра на ствол надо! Да на порох тратиться… Стрелой, ежели. На наконечник-то меньше серебра надо.

– Погнется, – заявил Никита. – Серого, если в лоб бить, и железом не пробьешь, а серебро – тьфу!

– Оборотней, парнеки, можно солью бить! – авторитетно сказал дед.

– Да ну? – удивился атаман. – Сроду не слышал.

– Ты, Онцифирка, хоть и атаман, а супротив меня – сосунок! – обидчиво изрек Мичура, с пьяных глаз позабывший об уважении к начальству.

Атаман в другое время такой наглости бы не снес, дал бы в ухо, а сейчас, в благодушном настроении, только усмехнулся и подначил старика:

– На хвост, что ли, соль-то сыпать?

– Э-э, дурак ты, атаман, – обиделся старик. – Соль, она не просто соль. Соль – это слезы божьи! Берешь фунт соли, запыживаешь и – как стрельнешь из пищали…

– А вся соль по ветру и разлетится… – еще пуще засмеялся атаман. – Ты, дед, хоть раз из пищали-то палил? То-то…

– Х..я это! – вмешался допреж молчавший Афонька Крыкин. – Не пулей надобно, не солью, а святой водой сбрызнуть. И попа привести, чтобы молитовку сотворил. Со святым словом никакой бес не страшен!

Народ притих. Супротив Божьего слова никто возражать не мог…

– Эх, а винцо-то кончилось, – сказал Максимка и грустно потряс пустой скляницей.

– Непорядок! – пьяно повел взором атаман. – Ну-кось… Дед, неужто ничего нет?

Атаман с трудом продрал глаза и попытался привстать. Привстал, но тяжеленная голова уронила тело обратно. «Мать твою… – с трудом пошевелил мозгами Онцифир. – Надо ж так ужраться!»

То, что творилось вчера, помнил смутно. Вроде когда вылакали скляницу, стали искать еще. У запасливого деда обнаружилась бражка, которой хватило по паре чарок. Не-а, не чарок. Бражку разливали по кружкам… Потом… А потом вроде бы послали кого-то в деревню. А кого посылали? Дорогу через болото знали трое – он сам, дед Мичура и Акулина. Он точно не ходил, не по чину. Дед? Нет, дед после бражки упал под стол и оттуда уже не вставал. Акулина?

Вспомнив про Акулину, атаман затрясся в беззвучном хохоте, но смеяться не смог – в башке что-то загудело, будто по билу стукнули… Эх, баба! Правильно дед говорит – б… она и есть б…!

Вчера они с Никитой пошли в избушку, где обитали дед и Акулина, – нет ли у бабы чего выпить, а там… Там, конечно, было темно, как у шишиморы в болоте. Сверху, где обустроены дедовы полати, доносился богатырский храп. Снизу что-то шебуршало, сопело, а Акулина приговаривала сквозь стоны: «Ай хорошо милай, ай баско-то как!»

– Эт-то че тут такое? – пьяненько хохотнул Никита, а потом насторожился: – Эт-та кто её жучит? Матюшка?

– Не-а, – пробормотал атаман, прислушиваясь к звукам. – Матюшка уже без задних ног дрыхнет. Это Фимка твой…

– Че, Евфимий?! – вскипел Никита. – Да я его, сучьего потроха!

– Ну, не мешай, – остановил мужика атаман. – Пущай…

– Ну, так я ж и не против, – буркнул Никита. – Токма, чеж он, сучий потрох, поперед батьки-то?

– Не бухти, – скривился атаман. – Не за тем шли. Эй, Акулька, вино осталось?

Фимка вроде бы и не услышал, а Акулина, продолжая стонать, отозвалась:

– Ой, хорошо-то как… нету ничего… ой, баско-то… ступайте отсюдова к е…й матери, ой…

– Ах ты, курва полоротая! Да я тебе б… худая! – вскипел Никита, но атаман, стараясь не заржать, вытащил мужика силой…