Лихачев

Жизнь Москвы ничем пока не была нарушена. Будто сообщение о войне еще не дошло до сознания большинства. Верней, в сознании еще не возникла мысль об ужасах войны, о возможной потере близких, а если эта страшная мысль и возникла, то пока вчуже, будто бы никого из советских людей она не касалась и не могла коснуться.

Сразу же после воскресной речи Молотова на некоторых предприятиях прошли митинги и одновременно в райвоенкоматах уже появились заявления от добровольцев. На улицах вплоть до поздней ночи толпились люди. В сберкассах и магазинах стояли очереди.

Когда Лихачев приехал на завод, то заводской двор и примыкающие к нему улицы были переполнены.

Люди спешили на завод со всех сторон. Пусть не в свою смену, по каждый стремился в такую минуту быть поближе к родному коллективу.

— Что будет? — спрашивали жены и матери.

— Что другим, то и нам, — отвечали им мужчины. Примерно так ответил и Лихачев своей матери.

Обнимая ее, он остановился на минуту в передней возле вешалки, будто хотел еще что-то сказать, но ничего не сказал, тяжело вздохнул и захлопнул за собой дверь.

В заводоуправлении его ждали.

Наконец по радио передали, что Указом Президиума Верховного Совета СССР Москва объявлена на военном положении. Был передан также приказ о противовоздушной обороне.

Согласно этому приказу Лихачев должен был полностью затемнить весь завод, закрасить или зашторить более 100 тысяч квадратных метров оконных стекол, установить светомаскировку транспорта, организовать дежурство у всех выключателей наружного и внутреннего освещения, обучить рабочих элементарным правилам борьбы с зажигательными бомбами.

Было уже известно, что при угрозе воздушного нападения начальник МПВО комбриг Фролов объявит в Москве и в Московской области «угрожаемое положение».

Угрожаемое положение! Угроза!.. Как это прозвучало…

Едва переступив порог своего кабинета, Лихачев вскрыл пакет с «мобилизационным планом».

С этого момента началась его особая жизнь, которая продолжалась во все годы войны, когда каждый год справедливо считался за два.

2

24 июня в 3 часа утра Лихачев проснулся от странных звуков, точно кто-то непрерывно хлопал дверью внизу в подъезде. Жена уже стояла у окна, накинув халат, и была очень бледна.

Окна квартиры Лихачева выходили на улицу Горького, и с балкона можно было увидеть, как дворники в белых фартуках, собравшись группами, смотрят вверх и прислушиваются. В утреннем чистом небе ничего не было видно, и только потом, справа он увидел несколько маленьких облачков. Освещенные восходившим солнцем, они были похожи на созвездие.

Несколько раз блеснул далекий огонь трассирующих снарядов. Что-то необычное было в непривычном стрекотании зениток и далеких разрывах. Глухие и далекие, они выбивали из обычной мирной колеи, полной знакомых и милых звуков города — звонков трамвая, гудков автомобиля, детских голосов.

Это была война… Так она входила в быт.

Примчавшись на завод, Лихачев узнал, что это была только разведка, или пристрелка, или учебная тревога.

Однако с этого раннего летнего утра витрины магазинов стали закрывать мешками с песком, при домоуправлениях были созданы пожарные команды, открыты газоубежища. Женщины и дети бегали по лестницам, таская ведра с песком, наполняли мешки и бочки. Предполагалось, что песком будут гасить зажигательные бомбы. На стекла наклеивали полоски бумаги крест-накрест, надеясь, что это предохранит стекла в случае бомбежки.

Предположения эти в дальнейшем не оправдались — стекла вылетали при бомбардировках вместе с рамами.

В этот день было созвано общезаводское собрание коммунистов с одним вопросом: «О работе парторганизации в условиях войны».

Парторгом ЦК на заводе был в это время Иван Васильевич Горошкин. Он сменил Василия Ивановича Крестъянкнова, опытного партийного работника, который прошел на заводе путь от простого строителя до секретаря парторганизации завода. Накануне войны Василий Иванович работал помощником Лихачева. Позднее ушел на партработу в МГК. Теперь Лихачеву и Горошкину предстояло перестроить весь заводской организм и поставить его на обслуживание нужд фронта. Сделать это надо было срочно, без промедления.

Не было сейчас на заводе, пожалуй, ни одного человека, который так или иначе не задавал себе вопроса: что требуется сделать ему лично, его родным и близким, его товарищам, чтобы помочь Родине разгромить врага.

Как бы отвечая на все эти вопросы, 3 июля 1941 года по радио прозвучали слова Председателя Государственного Комитета Обороны Сталина: «Прежде всего необходимо, чтобы наши люди поняли всю глубину опасности, которая угрожает нашей стране, и отрешились от благодушия, от беспечности, от настроений мирного строительства… Враг жесток и неумолим… Дело идет, таким образом, о жизни и смерти Советского государства, о жизни и смерти народов СССР, о том, быть народам Советского Союза свободными или впасть в порабощение… Нужно… чтобы советские люди поняли это и перестали быть беззаботными, чтобы они мобилизовали себя и перестроили всю свою работу на новый военный лад…»

Слова эти повторялись миллионами уст.