Лия

-- Ой, Лия, Лия, -- воскликнул жалобным голосом Струнка, -- и я тебе говорю -- уезжай пожалуйста, не оставайся со мной, утешь свою мамеле. Что будет, если ты тоже будешь здесь пропадать?.. А я потом поеду за вами, и кончится война и мы придем опять сюда. Уезжай, Лия...

-- Нет, нет, тателе, не проси меня об этом, -- ответила Лия.

В её голосе послышалась нежность любящей дочери и твердость решительной девушки. Струнка закачал головою и сказал:

-- О, беда, беда! А что вы думаете, война скоро кончится?

-- Разве я могу сказать, -- ответил Борисов. -- Мы здесь только сражаемся и ничего не знаем.

-- Ох, -- вздохнул Струнка, -- теперь, говорят, нас всех будут выселять оттуда, где война. Ну, и чтой то будет, скажите на милость? -- воскликнул он и взмахнул руками.

-- Все погибнем, -- сказала Лия глухим голосом.

-- Ну, ну, -- ободряющим тоном сказал Борисов. -- Зачем так мрачно; напротив, когда кончится эта проклятая война, всем будет хорошо. Все люди будут братья; поверьте, не будет ни поляков, ни евреев, ни татарина, все станем одно. Да и теперь у всех один враг. Значит, мы все друзья и братья.

-- Да, это вы говорите сейчас, -- проговорила Лия, поднимая голову и смотря на Борисова горящими глазами. -- Но когда все кончится, тогда вы заговорите совсем другое. Мы это знаем, испытали, -- и она горько усмехнулась.

Борисов не нашелся что ответить, покачал головой и сказал с слабой улыбкой:

-- Какая вы, Лия, горячая. Сразу вспыхнули, как порох.

-- Есть от чего, -- сказала Лия и вдруг замолчала, опять завернувшись в платок и прислонясь к стене.

-- Ну, хозяин, -- проговорил Борисов. -- Если вы мне покажете какой-нибудь угол, я лягу. Я очень устал.

-- Ну, и зачем угол, -- сказал Струнка, вскакивая со стула, -- вы будете ложиться на нашу постель, вот и будет хорошо.

-- Но как же... кто у вас всегда здесь лежит?

-- Всегда спит Лия, ну, а теперь она пойдёт в комнату и будет там, а вы здесь...

-- Мне неловко.

-- Пожалуйста, -- сказала Лия, вставая. -- Там тоже стоит постель.

И, сказав это, она кивнула головой и вышла.

-- Покойной ночи, -- успел сказать Борисов уходящей Лии. -- А вы где же ляжете?

-- Я?.. ну, и что такое я?.. Я вот буду ложиться тут и будет очень хорошо, -- и Струнка торопливо положил на скамейку подушку, взял свое теплое пальто и тоже кинул его на скамью.

Борисову не раз приходилось в походной жизни стеснять хозяев, и он, сбросив с себя сапоги, снял ременный пояс и, прикрыв подушку носовым платком, лег на еврейскую постель. Едва он лег, как тотчас все закружилось вокруг него, и он сразу погрузился в тяжелый, крепкий сон.

Была глухая полночь, когда Борисов проснулся и вскочил с постели. Он с содроганием почувствовал на своём лице отвратительных насекомых, резкий запах их поразил его обоняние, а зуд в теле показывал, что они не теряли своего времени. Он чиркнул спичку, осветил подушку, с омерзением отошел от кровати и сел на стуле подле стола.

-- Ну, и что таково? -- спросил вдруг проснувшийся Струнка.

-- Не спится, -- ответил Борисов.

-- Я понимаю, -- сказал Струнка. -- От них мы никогда не можем избавляться; надо прямо сжигать весь дом.

Борисов ничего не ответил. Струнка поворочался на скамейке, и скоро в темноте раздалось его легкое похрапывание. Борисов вытянул ноги, положил голову на сложенный руки и стал дремать. Совершенная тьма окружала его. За окном поднялась снова непогода, гудел ветер, и в стекла ударял мокрый снег. Борисов дремал и в полудреме ему представлялась Лия с бледным лицом и прекрасными глазами. Он слушал её прерывающийся голос, любовался ею и жалел ее. Потом ему слышались отдаленные звуки выстрелов, трескотня пулемета, жалобные крики Струнки: "Вот у меня четыре сына, и всех их взяли. Двое, может быть, живы, а один убит наверное". -- "Кончится война, и будет общий мир, все будут братья и все будут счастливы", -- говорил кому-то Борисов и проснулся.

Тьма поредела, и бледные сумерки пробивались сквозь маленькие окна. Струнка поднялся и тер руками заспанное лицо.

-- И вы тут и спали? -- спросил он Борисова.

-- Да, здесь отлично, -- ответил Борисов, с трудом поднимая отяжелевшую голову и выпрямляясь на стуле. -- Где бы ополоснуть лицо? -- спросил он.

-- Сейчас! -- Струнка засуетился. -- Идите, пожалуйста, сюда.

Борисов прошел за ним в сени и над грязной лоханкой стал умываться из ковша, в который Струнка зачерпнул воды. Он освежил лицо, вытерся носовым платком и вернулся в комнату.

-- А где ваша дочь?

-- Ну, она себе спит... Молодая, -- ответил Струнка.

Лицо его осветилось улыбкой.

-- Вы бы ее все-таки отослали к матери, -- сказал Борисов.

Струнка только поднял плечи.

-- Что я сделаю? Я ей говорю, а она свое: "я от тебя не уеду". Ну, потом мы с нею вернемся вместе. Как только Мойше куда-нибудь пошлют, так мы и уйдем.

-- Ну, -- сказал Борисов, закуривая папиросу. -- Теперь, может быть, вы мне укажете дорогу?

-- Ну, и пожалуйста, с полным удовольствием, -- сказал Струнка. -- Может быть, вы хотите выпить чаю?

-- Нет, -- ответил Борисов, -- Надо торопиться, я должен был быть там вчера вечером. Пойдемте, если вам не трудно.