Лигр

Мэл тоже поднялся, окинул взглядом игровую площадку. Снег тонким ровным слоем покрывал ее, словно белым лаком. Сверху немилосердно жгло, будто не свет, будто горячая вода из душа на голову. В который раз подумал, что надо бы бейсболку где-нибудь раздобыть, но мысль так и ушла, как ненужная, несвоевременная, – Наблюдателям бейсболка бы не понравилась, откуда-то он знал это точно. Еще он знал, что постоянство тут очень ценилось, никаких случайностей, никаких непредвиденностей и никакого совершенства. Разве что с игроками у них с Людовиком был выбор: кого оставить в Игре, кого туда, на общих основаниях, а кого и как Антона… Кстати, надо теперь вместо него такого же толкового найти, но это как раз не проблема.

Мэлу не хотелось представлять, что с этим парнем сейчас происходит. Свои очки-минуты он тут отработал с лихвой, был ему чем-то даже симпатичен, и, если честно, вот так, перед собой, – не думал Мэл, что Антон сумеет такое проделать в адском пламени огнемета. Точка бифуркации оказалась сметена этим пламенем, и он выиграл другую точку – точку возвращения в мир. Выиграл, когда пылающая рука забросила холодный оранжевый мяч точно в корзину. Впрочем, мячик вряд ли оставался холодным, Мэл видел и сгоревшую сетку, которая уже регенерировала, и неправильной формы мяч, который после стал таким же круглым и звонким. Только Антон исчез в пламени. Как выяснилось, совсем. Будто растворился в нем. Чтобы проявиться потом… Где? И каким проявиться? Или все-таки Людовик прав и они еще встретятся? Вот это-то Мэл и не желал представлять. Боялся сглазить. Потому что хотелось верить, что и у него, Мэла, когда-нибудь получится. Перешагнуть через эту проклятую точку бифуркации. Когда-нибудь. А пока…

А пока он смотрел, как Людовик выводит из душевой игроков.

Дело Смотрящих следить, чтобы Игра не прерывалась, а дело Наблюдателей смотреть, чтобы процесс продолжался, ибо все просто: пока мяч стучит о землю, Земля вертится…

Олег Мушинский Кровавое золото

И снова обращение к «Ведьминому веку», на сей раз в детективном обличье. Неожиданно – но пространство романа допускает и такую возможность.

Что происходит с нявкой после того, как она достигла своей цели, то есть сумела «увести» из жизни того человека, который вольно и невольно ее призвал? Точно не знаем – но, похоже, она остается в этом мире надолго. Во всяком случае, если ее не повстречают работники службы чугайстеров. Возможно, нявка даже сохраняет вокруг себя некую ауру смерти, опасную для… Для кого? Для каждого встречного или лишь для тех, кто осознанно вступил с ней в некий контакт? Этого мы не знаем тоже…

Но любовь (как и ненависть) – это одно из тех чувств, которым «все нежити покорны»: и возвращающиеся из посмертия нявки и ведьмы – особенно неинициированные, то есть не вышедшие из человеческого статуса. И, конечно, подвержены любви и ненависти и мы, обычные люди.

Наверно, мы вправе добавить в список «коренных» чувств еще и алчность. Не жадность, не тягу к богатству, но желание обладать чем-то… или кем-то.

Вот, собственно, и основные компоненты детектива. В полном сборе, как зелья в ведьмовском котле.

В Лесавках появилась ведьма. Такое тут время от времени случалось. Лесавки были редкой глушью: туманный край на склонах горной гряды, покрытой вековым лесом. Под сенью деревьев укрывался разрозненный конгломерат маленьких поселков. В горах были шахты. В шахтах копались люди. Тут добывали золото.

Издалека Лесавки выглядели привлекательно. Особенно для юных ведьмочек, бежавших от излишне навязчивой опеки инквизиции. Привлекательно, правда, до первой ночевки в лесу под открытым небом. Утром они обычно убирались восвояси или куда-нибудь еще, не беспокоя местного куратора инквизиции по пустякам.

Вот и в этот раз, получив доклад о встрече с ведьмой, он лишь махнул рукой и сказал:

– Да и хрен с ней. Сама уйдет.