Лигр

А рабочей пчелке, даже прекраснейшей среди всех… королевой не стать? Так ведь не в королевы она стремится – но из высокосовершенного, прекрасного улья в грешный, но динамичный мир людей! И тут вдруг мы понимаем, что этот (наш!) мир – тоже в чем-то улей, а избранник Улии оказывается не в силах так переступить через «насекомый» компонент своей людской сущности, как сама-то Улия, городская Мавка, переступила:

«Еще можно было его остановить. Потому что – Улия знала, – если он уйдет сейчас с ней, с этой женщиной, через царство подземного ветра – случится чудовищное, все фонари навсегда погаснут, потоки движения навсегда замрут, опустеют и оборвутся провода, растрескается асфальт, лопнут стекла…

Возможно, она преувеличивала. Но в тот момент ей казалось именно так.

Еще можно было его остановить.

Даже на каменной лестнице, ведущей вниз, было еще не поздно. Подземный ветер дышал смрадом и поднимал волосы – но время еще было, Санина кепка мелькала впереди, Улия знала, что сумеет, сумеет его остановить…

А потом ее подхватила людва.

Людва в час пик».

Правда, переступила лишь она одна. Другие порождения за ней не стремятся, причем самые свободные – стремятся меньше всего. Переулу, классическому наезднику, королева действительно не нужна: он сам себе король, забавы ради гоняет он на городском мобилье, не замечая людву, и воистину вся его жизнь – не то короткая, не то почти бесконечная, в любом случае «неизмеряемая», – игра, забава, прекрасное и бесцельное развлечение… По сравнению с ним Игорь, вочеловеченный курс доллара из «Мира наизнанку», гораздо дальше ушел от психологии наездника. А вот девушка Света из того же рассказа, при жизни совсем «никакая», после смерти, возродившись в жанре зомби-муви, буквально срастается с мотоциклом – и обретает весьма наезднические черты: «голые руки вместо руля, рама из обнаженных костей и напомаженные губы, натянутые вокруг фары…» Этакий технотруп, «механизированная навь», городская нежить, имеющая, между прочим, некоторые признаки кентавроидности, о которой речь еще впереди.

…Далековато же мы отошли от «Хозяина колодцев», следуя только за одним из населяющих его разумных (или все-таки полуразумных?) племен. Но что поделаешь: анализировать творчество Дяченко иначе нельзя. Любая «мелочь», вроде гонок на птицах и крысах, тянет за собой сложнейшее сплетение самых разных нитей: тут и мифология (вплоть до древнего образа «Дикой охоты»!), и психиатрические феномены (о которых Сергей Дяченко с учетом его первой профессии врача-психиатра может говорить как квалифицированный специалист), и, как видим, даже палеоантропология…

Но с наездниками мы расстались, еще не полностью уверенные, реальность они или шутка. Как шутку можно расценить и это вот описание наездника, поданное с чужих слов:

«Маленький, мне по колено. В кожаном колпаке. Глаза зеленые. Рот здоровый, как у лягушки. Золотые шпоры. Вскочил на ворону и – фьють…»

Произносящая эту фразу Анита, кажется, сейчас и впрямь дурачит Юстина, готового ей поверить. Но ведь он готов поверить и в то, что она сама – наездник, более того, королева наездников, в существовании которой он только что глубоко сомневался. И если так – то ездит она, конечно, не на привычных Юстину существах, среди которых ранее значились утки, куры, кошки, козы, поросята и даже цепной пес Огонек («когда его передние лапы ложились Юстину на плечи, пес смотрел на человека сверху вниз… Юстин думал, каков же должен быть наездник, чтобы укатать Огонька»). А на ком тогда?

«Почему-то представился ворон размером с быка, верховая птичка, камнем падающая из поднебесья…»