Life Goes On

Марджери остановила его. Возможно, она тоже работала над документальным фильмом. Палата лордов, блин. Я пытался убедить всех, кого я встречал, кто работал в прессе, на радио или телевидении, что им следует стать писателями. Я рассказал им, как легко написать роман, хотя и не слишком легко, а затем польстил им, сказав, что у них есть талант, что они зря тратят время на прессу, радио или телевидение. Многие согласились со мной, но никто не отказался от своей прибыльной работы, чтобы проверить истинность моего идиотского утверждения. Я всегда надеялся, что так и будет, но шансы против того, чтобы они это сделали, были настолько велики, что, возможно, я все-таки не действовал злонамеренно. Я подумал, что если я попытаюсь убедить Марджери сделать это в присутствии Вейланда Смита, которого я явно не стал бы уговаривать, я, по крайней мере, смогу посеять раздор между ними. Я поднял свой стакан.

— Вы слишком талантливы, чтобы работать на Би-Би-Си.

Вейланд выпятил подбородок.

— И Марджери. Я слышал ее комментарии и видел их напечатанными в «Слушателе».

Она покраснела под жилеткой Damart.

— Я просто сбила их с толку.

— Они читаются так, будто их хорошо отполировали. Эта статья о старушке, которую выселили во время сноса трущоб в Ричмонде, была чертовски хороша. Я уверен, что вы могли бы написать прекрасный роман.

— Прекратите, Гилберт.

— Или вы могли бы написать мемуары. Почему бы и нет? — Вейланд принялся изучать пивные насосы. — Этот жанр подойдет вам. Ваши мемуары были бы увлекательными, если бы вы их написали. Вы наверняка опубликуете их в The Harridan Press или Crone Books. Сейчас публикуют все, что угодно, лишь бы это написала женщина. Вы, конечно, можете придумать что-нибудь о бедной маленькой девочке из Ричмонда с острова Угрей Пай, которая унаследовала состояние и отдала девять шестнадцатых его третьему миру? Я уверен, что вы могли бы. На самом деле дела у Harridan Press идут настолько хорошо, что в последний раз, когда я видел своего издателя, он сказал: «Блэскин, старина, тебе придется писать свои материалы под женским именем. У тебя неплохо получается, но ты бы справился гораздо лучше, и я тоже. Мы опубликуем любую чушь, лишь бы ты использовал женское имя.

Я всегда все портил, заходя слишком далеко, но, по крайней мере, Марджери забавлялась и чудесно и раскованно смеялась, что невозможно было себе представить, глядя на ее спокойное лицо.

— Ты такая свинья-шовинист, что я почти думаю, что люблю тебя, Гилберт. Это ужасно, я знаю. И все же я не думаю, что ты действительно ненавидишь женщин. Ты слишком забавен для этого.

Единственным ответом была тишина, поэтому я заказал еще выпивки, и Вейланд, нахмурившись, вышел из транса. Всем нужно жить, а у него была машина, коттедж, которые нужно было содержать, и квартира в Западном Кенсингтоне, за которую нужно было платить. Я это прекрасно понимал, но мне не нравилось, что он смешивал заработок на жизнь со служением обществу, что было бы непростительно, если бы это не было так забавно.

— Он зайдет ко мне домой, чтобы забрать кое-какие бумаги, — сказала Марджери. – Почему бы тебе тоже не зайти, Гилберт, и не поесть?

Я чувствовал вину и немного отвращение к самому себе, поэтому решил, что сейчас самое время вернуться и написать что-нибудь в высоком моральном тоне. — Я поем дома — если найду что-нибудь. У меня в холодильнике только полдюжины ленточных червей, потому что, как только я наполняю квартиру едой, моя домработница все съедает. Мой виски тоже выпит.

Марджери подбросила меня туда по пути в Ричмонд. Открыв дверь, я, похоже, совершил ошибку. Рассеянный, но отнюдь не пьяный, я зашел не в ту квартиру. Во-первых, там звучала музыка, и похоже, там кто-то был. Сюиту из «Щелкунчика» я отлично помнил, хотя не проигрывал  ее двадцать лет.

Когда я заглянул в гостиную, я увидел  парня, сидящего за низким столом, а перед ним был накрыт стол для пира, которого я не видал уже месяц. Его куртка лежала на стуле, а он сидел с расстегнутой рубашкой и закатанными рукавами. Мужчина с наглым взглядом, худым лицом, суровыми серыми глазами и короткими волосами. Дисмал сидел рядом, и было видно, что они сыты, как наглые воры. Мужчина улыбнулся мне, затем бросил собаке изрядный кусок венгерской колбасы, а затем кусок ржаного хлеба, который он отрезал разделочным ножом.

— Кто ты, черт возьми?

— Я мог бы спросить то же самое о тебе, старая утка. Занеси бутылку молока у двери дверь, а то они подумают, что дом еще не ограбили, и выломают дверь.

— Я тебя спрашиваю.

Он улыбнулся.

— Мне объяснить, или ты хочешь, чтобы я пронзил тебя этим хлебным ножом типа мачете?

Я снял шляпу и пальто.

— Если ты грабитель, я бы предпочел, чтобы ты вывернул карманы и ушел.

Он встал и, к моему удивлению, протянул мне руку для пожатия, после того как вытер ее вверх и вниз по брюкам.

— Здесь много красивых безделушек, но я  ни к чему не прикасался, потому что думаю, что ты, должно быть, отец Майкла.

— А ты, — сказал я, — жрешь мою еду и пьешь мое вино. Хорошо, что я тебя поймал. Я намеревался намазать этот нож ядом.