Личный ущерб

Вскоре посредничать в таких делах стал его судебный секретарь, еврей-хасид, Пинхус Лейбовиц. Голубоглазый, бородатый, с пейсами, в старомодном лапсердаке. В общем, все как положено. Он установил там настоящую тиранию. И ничем этого холодного безжалостного негодяя прошибить было нельзя. Утверждали, что иногда он даже останавливал судебное разбирательство под предлогом замены ленты в пишущей машинке, а на самом деле вел судью в заднюю комнату и давал указания. Мог даже пожурить или отругать. «Разговаривали» с судьей адвокаты только через Пинхуса.

А затем случилось вот что. Прошлой весной седьмой ребенок Пинхуса, единственный мальчик в семье, подхватил энцефалит. Он лежал при смерти, задержался на краю могилы буквально на несколько дней, а Пинхус, его жена и дочери сидели у больничной койки, пели псалмы, молились и всякий раз, когда мальчик приходил в сознание, слезно просили не покидать их. И он не покинул. Никто не знает, какие условия поставил Пинхусу Всевышний, но тот полностью преобразился. Стал мягким, приветливым, а о том, чтобы посредничать в передаче взяток, не хотел даже слышать. Заявлял, что не желает участвовать в этом жутком безобразии.

Дальше Робби поведал, что в результате судья Школьник на несколько месяцев приостановил коррупцию. Он был слишком добрым и не решался уволить судебного секретаря. К тому же не было никакой уверенности, что Пинхус в своей новой благочестивой ипостаси не поделится соображениями о причинах увольнения с кем-нибудь. Например, со Стью Дубински, председателем административного суда. Потом конверты судье три недели передавала его секретарша, Эленор Мактирни, муж которой служил лейтенантом полиции. Этот человек существовал по принципу «живи и давай жить другим», то есть совесть у него была довольно эластичной, но долго пользоваться услугами его жены было опасно. Школьнику исполнилось шестьдесят восемь лет, и он мог спокойно прожить без взяток, но Брендана Туи сокращение доходов совершенно не устраивало. В связи с этим Школьнику светило понижение статуса. Перевод в менее престижную палату: либо по рассмотрению жилищных вопросов, либо по делам несовершеннолетних. Эта вообще считалась дырой. Такого сильного удара по самолюбию Барни выдержать не мог и от отчаяния сам начал принимать взятки от нескольких особо доверенных «своих», в число которых входил и Робби.

По крайней мере, Школьнику хватило ума не делать этого в здании суда. Он разработал методику, согласно которой взяткодатель накануне оставлял для него сообщение, что «завтра в обеденный перерыв состоится внеочередное заседание комитета». На следующий день ровно в двенадцать тридцать адвокат занимал место на тротуаре неподалеку от Храма с тревожным выражением на лице и конвертом в кармане. Проезжая мимо в своем «линкольне», Школьник замечал его и останавливался (если поблизости не было никого из знакомых) и осведомлялся, не нужна ли помощь. Адвокат выдавал какую-нибудь нехитрую историю, мол, сломался автомобиль, не заводится, отбуксирован, угнан, ударили в бок, и судья Школьник предлагал подвезти. Он делал круг по центру, дожидаясь, пока адвокат опустит конверт с деньгами между сиденьями.

Эту процедуру Робби проделывал в последний раз в сентябре, незадолго до появления в своем доме агентов налоговой полиции во главе со Стэном. Теперь, в начале марта, ему предстояла очередная встреча с судьей Школьником, поскольку тот принял решение в его пользу. Это произошло через два дня после передачи ему от судьи Салливан иска водителя грузовика, получившего серьезные увечья (в настоящее время он был парализован) в результате аварии по причине отказа тормозов. Адвокат Фивор грамотно обосновал возможность получения водителем денежной компенсации от фирмы, занимающейся автосервисом, которая была признана ответственной за исправность автомобиля. В отличие от Малатесты Школьник рассматривал дела без долгих рассуждений. И вот теперь Робби в знак благодарности должен оставить в машине судьи конверт с деньгами.