— Только не смейся, хорошо? Сам я никогда ни над чьими страхами не подшучиваю. Например, девушка мне однажды призналась, что боится старости, потому что тогда у нее станут уродливыми ступни. Она говорила это очень серьезно, а я сочувственно кивал.
— Я не буду смеяться, — пообещала Ивон. — Говори.
— Порой я просыпаюсь ночью — это все звучит, конечно, глупо, — кругом темно, а я лежу и не понимаю, кто я есть. И просто цепенею от страха. И главное, не ясно, почему я не могу это вспомнить. То ли напуган, то ли наоборот. Нет, свое имя я помню. Если кто-нибудь меня окликнет, я отреагирую. Но в такие моменты я не ощущаю себя частью окружающего мира. Вроде как плаваю в темноте, плутаю на ощупь и жду, жду, жду, пока это ко мне вернется, и я осознаю, кто я, что я и какая у меня внутри начинка. А до тех пор просто ужас, и больше ничего. Странно?
— Да.
— Еще бы. Тебе такое неведомо.
— Ошибаешься. — Ивон попыталась призвать себя к порядку, ужаснулась тому, что делает, но снова не получилось. — У меня почти так же. Ведь я сотрудница спецслужбы, и мне часто приходится вживаться в чужой образ. Я просыпаюсь по ночам и сначала не понимаю, кто я. Задаю себе вопрос: «Кто я? Кто я?» — и вроде как жду, чтобы мне ответили.
Машина остановилась у ее дома.
— Да, это действительно страшно, — заметил Робби.
— Действительно, — отозвалась она и повернулась к нему. Он не шелохнулся, неожиданно почувствовав, что с ней так нельзя. Здравый смысл или интуиция… Ивон поморщилась от накатившей боли, казавшейся почти родной, дождалась облегчения и грустно кивнула.
Ивон вышла из «мерседеса» и, отвернув голову от холодного ветра, двинулась по скользкой дорожке к месту, которое сейчас считалось ее домом.
Март
15
— На конкурсе дебилов Барнетт Школьник наверняка занял бы призовое место, — заявил Робби Фивор. — Таких тупиц поискать нужно. Стоишь, бывало, перед судейским креслом и думаешь: «Боже, как же этот дуб сдавал экзамены на юридическом?» А потом до тебя доходит: да ничего он не сдавал. Это его брат, Криворукий, все устроил.
Говорят, в свое время Криворукий, теперь уже давно покойный, устраивал дела много сложнее, чем сдача экзаменов на юридическом. Соратник Тутса Нуччио, он имел многочисленные связи во всех влиятельных кругах, включая мафиозные. Прозвище Криворукий получил еще в сороковые годы, повредив правую руку в постыдной драке на расовой почве. Официально он был партийным функционером и одновременно владел крупным страховым агентством. Разумеется, оно процветало.
— Я слышал, — рассказывал Робби, — что своего брата Барни Криворукий посадил в судейское кресло, поскольку тот был слишком глуп для адвокатской практики. Парню, чтобы застегнуть ширинку, и то была нужна письменная инструкция. Сейчас-то он выглядит как настоящий судья — благородная седина и все такое — но на лице постоянно трогательное испуганное выражение. Типа «я вас всех очень люблю, только, пожалуйста, не задавайте трудных вопросов». Нормы доказательственного права для него темный лес. Этот тупица сидит в судейском кресле уже двадцать шесть лет и до сих пор принимает к сведению показания, основанные на слухах. Одному Богу известно, чем обязан Криворукому Брендан, потому что Школьник начал работать здесь с тех пор, как Брендан стал председателем судебной коллегии.
В конце дня мы собрались у Макманиса послушать Робби. На столе претцели[31], безалкогольное пиво, за окном заходящее солнце, которое, кажется, собиралось прожечь в реке отверстие. Комната полна, потому что все агенты сделались поклонниками устного творчества Робби и старалась не пропустить его выступления. Он — без пиджака, рукава рубашки закатаны — оглядывает присутствующих, иногда улыбается, порой решительно кивает, энергично жестикулирует. В общем, мастерски организует обратную связь с аудиторией. Наблюдая за ним, я представлял, насколько магически он, должно быть, действовал на жюри присяжных.
— И, тем не менее, — продолжил Робби, — неприязни Барни не вызывает. Я знаю, Стэн, вы не поверите, но он хороший человек. Старается никого не обидеть. И честен перед Богом. А деньги берет, потому что так велел старший брат. Про него рассказывают одну историю. Правда это или нет, но история сильная. Больше двадцати лет назад Школьник рассматривал дело о разводе. Он еще только начинал и не знал, как это делается. А адвокаты были, я не помню точно кто, настоящие зубры. Умели общаться с судьями. Так вот, перед судебным заседанием Барни неожиданно отзывает адвокатов в заднюю часть зала, в самый дальний угол и своим характерным тихим гнусавым голосом говорит: «Значит, так, если хотите, чтобы я решил все по справедливости, — деньжата поровну».